Интеллектуальная собственность: врага надо знать в лицо

В статье Информационное общество будущего и современность, которая была опубликована весной 2000 года, я уже отмечал, что при таком подходе требование о соблюдении копирайтных прав оказывается совершенно однозначно информационным насилием, попадающим в ту же категорию, что и пресловутая цензура, а именно – неавторизованное вмешательство третьих лиц в процесс свободного информационного обмена. Попросту говоря, если мне, скажем, подарили диск с информацией, уже открытый, лишенный упаковки (что исключает принятие какой-либо оферты при вскрытии упаковки), причем я с него никаких программ не запускал (что, опять же, исключает принятие оферты через нажатие кнопки в диалоге программы), то вроде бы никаких обязательств ни перед кем у меня относительно данного диска нет. Допустим теперь, что у меня имеется некий знакомый, которому зачем-то нужна копия этого диска, а мне при этом совершенно не жаль ему такую копию предоставить. И вот мы за закрытыми дверями моей квартиры, пользуясь исключительно принадлежащим нам оборудованием и материалами, при этом строго по обоюдному согласию, осуществляем информационный обмен, выражающийся в создании копии пресловутого диска, после чего я торжественно вручаю копию моему знакомому, он кладёт её в карман и, довольный, покидает мою квартиру.

Согласно действующему законодательству, мы при этом вполне можем оказаться нарушителями закона, поскольку содержимое диска вообще-то могло быть и защищено авторским правом. Заметим, что в некоторых ситуациях мы даже не в состоянии это определить.

Следует особо отметить, что наложение ограничений на распространение той или иной информации возможно и безо всякого копирайта, причем таким способом, при котором никакого информационного насилия не происходит. Так, обладатель некой информации (программы, музыкального диска и т. п., неважно) вполне может передавать копии этой информации третьим лицам (то есть давать своё согласие на передачу информации, необходимое для осуществления свободного информационного обмена) только при условии подписания договора о неразглашении (non-disclosure agreement, NDA). Поскольку такой договор подписывается добровольно, ни о каком насилии здесь речь идти не может. Более того, нарушение такого договора, как и вообще нарушение любых добровольно взятых на себя обязательств, вполне очевидно является недопустимым, в том числе и на интуитивном уровне понимания; оно и понятно, ведь существование современного (и не только) общества очень во многом зависит от добровольных договорённостей, и в их соблюдении заинтересован едва ли не каждый участник общественных отношений.

Иной вопрос, что, если кто-то из подписавших NDA свои обязательства всё-таки нарушит и отдаст полученную информацию кому-то третьему, этот третий никакими обязательствами связан уже не будет. Поэтому, в частности, такая модель не слишком пригодна для массовых продаж чисто информационных «продуктов»: первый же нарушитель сделает информацию общедоступной, а вычислить его с целью возмещения убытков может оказаться невозможно. Однако же при работе со штучными заказчиками NDA работает великолепно.

Посмотрим теперь в свете этого на копирайт. Чтобы исключить восприятие копирайта как данности, представим себе общество, в котором копирайтного законодательства никогда не было (такие страны существуют, хотя их и не много). Для поставщика информации, считающего, что копирование поставляемой им информации нежелательно, остаётся единственный путь защиты: NDA. Отметим, что, как уже не раз говорилось, далеко не все поставщики информации реально заинтересованы в запрете копирования. Ну, в любом случае с NDA общество, видимо, смирится сразу и без напряжения – общество вообще склонно без напряжения принимать любые ненасильственные новшества. К тому же под NDA всё-таки попадают только те субъекты, которые так или иначе заинтересованы в благополучии данного конкретного поставщика информации (иначе зачем вообще иметь с ним дело).