Интеллигенция 01.02.2008

Как только русские изобрели понятие «интеллигент» и начали активно стараться ему соответствовать (тем самым часто усложняя себе жизнь), лучшие умы стали пробовать разобраться в таком странном явлении, как мужчина, который в ответ на откровенные женские авансы впадает не в возбуждение, а в тягостные раздумья. Кровь приливает к мозгу, отливая от другого полезного в данной ситуации органа, и вместо него встают вопросы, без ответа на которые порядочный человек не чувствует за собой морального права расстегнуть штаны. Публицистическая классика жанра, описывающая этот парадокс на литературных примерах (и не потерявшая актуальности и по сей день), - это, конечно, эссе Чернышевского «Русский человек на rendez-vous». Его автор самим термином «интеллигент» еще не пользуется, но описывает характерные интеллигентские повадки тургеневских и некрасовских героев, трусливо обламывающих девушек, которые чересчур решительно предлагают им себя. Вывод у писателя напрашивается приблизительно такой: как-то неудобно мыслящему человеку быть счастливым в любви и получать сексуальное удовольствие, когда народ страдает. «Бог с ними, с эротическими вопросами, - не до них читателю нашего времени, занятому вопросами об административных и судебных улучшениях, о финансовых преобразованиях, об освобождении крестьян».

С тех пор мало что принципиально изменилось: интеллигентный читатель и нашего времени тоже с радостью при каждом удобном случае отвлекается от эротических вопросов на административные - вероятно, потому, что последние вполне поддаются решению на бумаге, в теории, а первые требуют практических мер, конкретных поступков: надо что-то делать, а чем это может обернуться, не всегда можно прогнозировать. Сексуальное влечение для интеллигента не всегда служит прямым указанием к действию, оно недостаточно убедительно само по себе как побудительный мотив - это повод начать очередной сеанс самокопания, углубления в нюансы своих ощущений, которые надо осмыслить и переработать в чувство. Чаще всего - в самое любимое интеллигентское чувство вины, собственной слабости, несовершенства и ничтожества.

Все эти переживания доставляют интеллигенту мучительное упоение, которое служит для него дополнительным доказательством его интеллигентности - то есть способности обуздывать свои эгоистические желания и страдать ради блага и спокойствия окружающих. Однако непременно рано или поздно наступает момент, когда, разозлившись на собственную мягкотелость, интеллигент решает отпустить себя, быть проще, органичнее и не городить вокруг половой жизни излишних морально-этических построений. Стать проще ему удается лишь на короткое время, зато потом долго приходится пожинать плоды своего потакания инстинктивным порывам в виде запутанных отношений с людьми, с которыми он успел связаться в период своей полигамии. Периоды, когда интеллигент пускается во все тяжкие, циклически чередуются со спазмами угрызений совести и попытками как-то так извернуться, чтобы не обижать никого из заинтересованных лиц. В результате чего обиженными оказываются все по очереди. А мечущийся между любовницами, их мужьями, нечаянно соблазненными женами друзей, случайно уложенными в постель подругами жены и прочими знакомыми, втянутыми в орбиту его любовных похождений, интеллигент находит успокоение только в волшебных снах, где видит себя законным обладателем гарема или героем фантастического романа, действие которого происходит в продвинутом обществе будущего, поощряющем промискуитет из демографических соображений.

Неинтеллигент тоже, конечно, нередко оказывается в щекотливой и дискомфортной ситуации адюльтера или двоеженства, но он не переживает ее так драматично, и у него, неинтеллигента, есть более доступный алгоритм выхода из нее: он не испытывает потребности быть хорошим для всех, которая гложет интеллигента изнутри, заставляя постоянно врать. Очень жизненный пример, в котором уже скоро как тридцать лет узнает себя каждый второй отечественный интеллигент - Бузыкин из фильма «Осенний марафон». Его попытка проявить цельность и перестать курсировать между женой и любовницей терпит неизбежный крах ввиду крайней положительности и совестливости героя, не умеющего сказать «нет» никому. Вся драматургическая конструкция тут строится на тонком внутреннем устройстве героя, и если бы на его месте оказался более толстокожий человек, фильма бы просто не было.