Интеллигенция (февраль 2008)

Одно время его деликатно называли «уличным» или еще как-то. Но лучше все-таки называть кошку кошкой. Блатата - это песни, сочиненные уголовниками или для уголовников, и посвященные тому, что раньше называли «преступным образом жизни», его прелестям и горестям.

Разумеется, ничего особенно оригинального в этом плане Россия не породила. Блатата известна повсюду, где существует организованная преступность. Песенки о преступниках появляются там, где сами преступники хоть в какой-то мере считаются частью общества. Например, во Франции времен Франсуа Вийона уличные банды были, в общем-то, нормальным явлением. Попавшегося вора или разбойника могли повесить, но тогда много кого могли повесить, пеньковый галстук не считался украшением, пятнающим честь. Вийона, кстати, вопреки легенде не вешали (вышел по амнистии) - хотя наши барды, очень любившие, по двойной причине франкофилии и классовой близости, его образ, чрезвычайно ценили и эту легенду про петельку на шеечке. Им хотелось, чтобы и Вийон был настоящим блатным.

Как ни странно, собственно русская земля сколько-нибудь значимого блатного фольклора не рождала аж до самого двадцатого века. В народной среде было относительно мало преступников, и они считались именно что отбросами общества, а не его «спефицической составляющей», которой положена «своя культура».

Признанным центром преступной культуры в Российской Империи стала Одесса. Связано это было с тем банальным обстоятельством, что в южном портовом городе процветал относительно респектабельный преступный промысел - контрабанда. С точки зрения обывателя, контрабандист не делает ничего плохого, даже наоборот, снабжает его хорошими сигарами и вином по невысокой цене. Поэтому перевозка морем «коньяка, чулков и презервативов» под покровом ночи, стычки с полицией и все такое, не вызывает у него дрожи и чувства протеста. С другой стороны, контрабандисты принадлежат именно преступному миру, а ни какому-нибудь иному, «тут не надо иллюзий». Первые блатные одесские песни вышли именно из этой среды. Кое-что из блатного репертуара середины позапрошлого века живо до сих пор. В семидесятые я слышал песню про Маньку, которой «не нравится мой аккредитив», исполняемую вживую - а ведь ее цитирует еще Александр Грин в мемуарах, и уже тогда она считалась старой… Точно так же знаменитая «Я мать свою зарезал, отца я застрелил, сестренку-гимназистку в сортире утопил» была сочинена еще во времена гимназий - а пелась за милую душу в те же семидесятые.

Большая часть блатного фольклора была сочинена уже в двадцатом веке. Причиной был террор - когда огромное количество людей пошло в тюрьмы ни за что. Причем сначала специального блатного фольклора не производилось. Заключенные любили, например, Есенина - об этом упоминает Шаламов. Серьезное производство текстов и музыки, обслуживающих культурные интересы преступного мира, началось уже в шестидесятые. Для бардов же «старая одесская тематика» была одним из родников творчества.

Если подытожить, то советская музыкально-песенная индустрия дала бардам технические навыки и образцы для подражания, туристская песня - тематику, а блатная - лирического героя.

Что получилось в результате совокупления всех этих разнопородностей?

IV.

Для начала напомним, кто является лирическим героем блатной песни. Это правонарушитель. Человек, который нарушает закон. Не «человеческий закон» - тут есть всякие варианты - а закон писаный, государственный. Ну или закон, охраняющий каких-нибудь несимпатичных людей. Например, буржуйствующих серых обывателей. Начальников толстопузых, взяточников. Еще кого-нибудь. Короче, таких людей, с которыми не хочется отождествляться. Которых не жалко. Которым «так и надо, чтоб подломили».

Теперь предположим, что этот лирический герой типа никого не грабит, не убивает, а поет про красоты родной земли. Но поет он о них с той самой интонацией, с теми же риторическими ходами, с тем же выражением, что и про «я в деле и со мною нож». С теми же, повторяю, самыми, ибо лирический герой - человек вне закона, а содержание - вроде как безобидное, «про природу и походы».

Что получается? Еле заметный, но очень творчески продуктивный диссонанс. Который цепляет слушателя, делает интересным тривиальное содержание. Поют вроде об озерах и осени в горах, но так, как будто «имеют в виду что-то другое».

Сознавали ли творцы бардовской песни, что их машинка работает именно таким образом? Да, разумеется. Иногда они даже проговаривались. Да что там - сознательно объясняли, даже демонстрировали метод, перед всей страной. Просто это было сделано на должном уровне тонкости: все слышат, понимает мало кто.

Чтобы не ходить далеко за примером, возьмем известнейший мультипликационный хит своего времени - мультфильм «Бременские музыканты», части первая и вторая.