Интенсивная терапия

Но Адольф не понял, как ему повезло. Он глотал ртом воздух, не в силах подобрать слова к отвращению, которое вызвал в нем Вертепный.

– Ненавижу, – прошептал он, яростно пнув ногой так и не прибитую полку.

Надевая пальто, Адольф еще раз столкнулся взглядом с Вертепным, когда тот выходил из туалета с журналом под мышкой: нераскаянный сталинист до последней страницы использовал годовую подписку «Партийной жизни»...

Катя и родственники прощались подчеркнуто вежливо и торопливо, чтобы не успеть наговорить друг другу гадостей.

Соседи разошлись по комнатам после спонтанного митинга, а Катя осталась собирать раскиданные по кухне инструменты.

– Ну и душный же свекор у тебя, – заметил Нил.

– Не то слово! – Она закатила глаза. – Тошнит от его проповедей, наизусть их знаю, всегда одно и то же. Ты не представляешь, какие он отмачивал фортели! Однажды заявил, что уйдет из семьи, если Илья, я и Ирина не покаемся в преступлениях сталинского режима. Он убежден, что у нас в стране нет невиновных даже среди младенцев. Кто не жертва, тот – преступник. Либо ты пострадавший, либо – виновный в страданиях другого.

– Ну и как, ушел?

– Ирина тогда же утром за чашкой кофе во всем покаялась. Все-таки день зарплаты. А Илью эти комические разборки достали. Да разве его одного? Сталин-Ленин, Сталин-Ленин...

– Мысли витают в воздухе, а мы лишь выхватываем какие-то части целого, о котором не имеем представления. Не убирай инструмент. – Нил начал примеривать злополучную полку к стене. – А ты что же, за дедушку Ленина заступаешься? – Черные глаза Нила сузились и стали хитрыми.

– Как не заступаться, – усмехнулась Катя. «Я маленькая девочка, танцую и пою. Я Ленина не видела, но я его люблю». А впрочем, я-то его видела. Когда ездила в Москву к тетушке. Разбудила меня в семь утра, натянула белые гольфы, повязала пионерский галстук и в Мавзолей. Очередь до могилы Неизвестного солдата. Самое начало лета, утром холодрыга страшная, тетушка в крепдешиновом платье такая непоколебимая, а я рядом стою, синею. До Красной площади добрались, а там, оказывается, очередь еще в три витка. Дождь пошел, у меня банты на голове обвисли. Но тетка двадцать лет в партии! Когда наконец дошли, я уже окаменела, как солдат почетного караула. Надо смотреть на мумию, а у меня такая трясучка началась – зуб на зуб не попадает. Полдня потом в ванне отпаривали. Зато тетка была довольна. Обед праздничный закатила. По поваренной книге 53-го года. – Порывшись в ящике, Катя вытащила баночку с индейцем на крышке. – Хочешь кофе?

– Не откажусь. А где твоя дочка?

– Спит. – Катя примостилась с чашкой на подоконнике.

Затемненный двор за стеклом почти не просматривался. Между широко отстоявшими друг от друга рамами кухонного окна тускло белели кочанчики капусты, просвечивали банки с клюквой и антоновские яблоки.

Просверлив второе отверстие и забив в него пробку, Нил сделал перекур и присел на табурет рядом с Катей. На полу валялись мятые листки, из которых выглядывали отвертка и шурупы, также забытые Адольфом. Развернув газету, собеседник ехидно ухмыльнулся: – А вот тебе и современные стишки о любимом дедушке. Смотри, что пишет какой-то Саша Богданов:

Экстремизм дошел до безумия,
И поджег Мавзолей бандит.
Но нетленная наша Мумия!
Наша Мумия не горит!

Мы идем под трехцветным знаменем

И вот-вот закроем Главлит.
Ленинизм горит синим пламенем,
Только Мумия не горит!..

Отложив в сторону майский номер «Антисоветской правды», Нил расправил другую листовку: – «Если Карла Маркса обрить наголо и аккуратно подстричь бороду клинышком, то получится из Карла Маркса вылитый товарищ Ленин! А если Карлу Марксу бороду сбрить и усы подровнять соответствующим образом, то получится настоящий Иосиф Сталин! Вот и не верьте после этого в переселение душ!..» – А если Горбачеву отрастить шевелюру и отрубить палец, то что получится? Катя, как ни странно, не засмеялась. – Знаешь, в детстве для меня существовали две тайны – Бог и коммунизм. Не знаю, которая из двух казалась страшнее. Я изводила отца вопросами: «Есть Бог?», «Настанет ли коммунизм?». Он никогда не отвечал определенно, но на всякий случай советовал в Бога верить, а про коммунизм ничего плохого не говорить. В коммунизме самым загадочным представлялось то, что в магазинах будет все и бесплатно. А брать-то можно только необходимое, но кто его определит, это необходимое? Вот я и боялась, – Катя поперхнулась, – что не выдержу коммунистической честности, нахватаю в светлом будущем ненужного барахла, набью полные карманы карамели, надену на каждый палец по кольцу и перепробую все пирожные.