– Ну уж по всем, – смутился Виктор. – Значит, как договорились, Алла Сергеевна, да? Я становлюсь девятнадцатого под погрузку и двадцать второго должен быть уже там. А письмишко вы лучше почтой пошлите. Нам это строго-настрого запрещено…
– Конечно, конечно! Я вам и так благодарна – слов нет…
– И выздоравливайте, пожалуйста, – он поклонился маме и подмигнул Козлу: – Проводишь?
Когда они вышли на лестничную площадку, Виктор достал сигареты. Перехватил взгляд козла и протянул ему пачку. Они закурили.
– Что-нибудь серьезное со старухой? – спросил Виктор.
– Какая она тебе «старуха»? – злобно цыкнул слюной Козел.
– Извини. Что там с Аллой Сергеевной?
– Ишемическая болезнь сердца. Стенокардия покоя и напряжения. Нервы. Одиночество…
– А ты откуда все это знаешь? – изумился Виктор.
– Не пальцем деланный. Слышу, что врачи говорят.
Они помолчали. Потом Виктор спросил:
– Может, деньги нужны?
– Обойдемся.
Они пожали друг другу руки, и Виктор пошел вниз по лестнице, а Козел затоптал окурок, разогнал рукой дым и вернулся в нашу квартиру…
Перед выездом в Стокгольм на работу Эдик всегда завтракает на кухне. Я кормлю его и Фросю, порхаю вокруг них в легком домашнем халатике, подаю Эдику кофе со сливками, жарю гренки, натираю сыр, и вообще шустрю, как нормальная деревенская баба, которая провожает мужика в поле. Нет только кринки парного молока и краюхи черного хлеба. Зато остального навалом!
– Как черного хлеба хочется… – тоскую я.
– Ваши прислали нам телекс. Приглашают принять участие в выставке. Мы дали согласие. Для нас это очень выгодно.
– Ура!.. – воплю я.
– Я тоже очень рад. Это сократит нам с тобой расходы вдвое.
– Каким образом?
– Но я же поеду за счет фирмы.
– Это уже решено?
– Завтра решится окончательно. Шеф собирает начальников отделов на двадцать третье…
– Как на «двадцать третье»?! А сегодня – двадцать второе?
– Конечно.
Я бросаю все к чертовой матери и мчусь в ванную с криком:
– Я еду с тобой! Мне к девяти нужно быть в порту «Викинг-лайн»!! Идиотка! Маразматичка!.. Сегодня же двадцать второе!!!
В ванной я наспех споласкиваю физиономию и замечаю непромытую, в свежей мыльной пене бритвенную кисточку Эдварда. И глухое раздражение заползает в мою душу. Я остервенело промываю кисточку под струей горячей воды и ору:
– Ты кисточку для бритья будешь когда-нибудь мыть?
Он появляется в дверях ванной, споласкивает руки под этой же струей и, целуя меня в шею, говорит:
– А зачем? Этим же мылом я смог бы и завтра побриться.
В Стокгольм мы мчимся по шоссе Е-4 на моей «вольвочке». Я за рулем, Эдик рядом, Фрося возлежит сзади на небольшом фирменном пакете торгового дома «И.К.Е.А.».
У зеркальца заднего вида прикреплен календарик «совтрансавто». Там двадцать второе число обведено красным фломастером.
– Вот видишь, – говорит Эдик. – Одной машиной – вдвое дешевле. А если учесть, что мой «сааб» кушает бензину в полтора раза больше…
Меня начинает подташнивать от этих разговоров.
– А как ты вернешься обратно?
– На автобусе.
– Может быть, приехать за тобой?
– Двадцать километров туда, двадцать обратно, двадцать туда, двадцать обратно. Не имеет смысла.
– Не имеет смысла держать вторую машину! – Нервничаю я.
– А я тебе об этом еще в прошлом году говорил.
…К «Белитронику» мы подъезжаем без десяти минут восемь.
Я загоняю машину на паркинг фирмы и вижу, как один за другим подъезжают Стиг, Бенни, Леннарт и господин Туррель – шеф Эдика, который был у нас в гостях.
Позже всех подкатывает Гюнвальд Ренн. На башке у него нашлепка из пластыря, рука перевязана.
Леннарт, Стиг, Бенни и господин Туррель очень мило здороваются со мной, а Гюнвальд, стараясь не смотреть в нашу сторону, запирает машину и сразу же направляется к дверям фирмы.
– Вы прелестно выглядите, фру Ларссон, – говорит Туррель. – Эд, как только распрощаетесь с женой, зайдите ко мне. До свидания, фру Ларссон.
– До свидания, господин Туррель.