Интерес в этой жизни

Потом он взъелся на Спилфогела, кассира из супермаркета и своего стариннейшего друга, который и бывал-то у нас лишь по праздникам, а со мной вообще не разговаривал (из застенчивости, как бывает с холостяками).

— Тот еще сукин кот — и не вкручивай мне насчет дружбы, когда он спит и видит, как бы забраться к тебе под юбку. Очень мне надо, чтобы какой-то пердунчик ошивался в квартире, портил воздух.

А потом наступил день, когда избавляться уже стало не от кого. Мы остались одни-одинешеньки в своей компании — он да я.

— Вот что, Вирджиния, — сказал он. — Я дошел до последней точки. Впереди глухая стена. Что теперь мне прикажешь делать? У человека всего одна жизнь. Что же, значит, ложись и помирай? Я больше не соображаю, как мне быть. Скажу тебе напрямик, Вирджиния, если я здесь застряну, ты волей-неволей возненавидишь меня…

— Я тебя уже и так ненавижу, — сказала я. — Так что поступай как знаешь.

— С ума здесь сойдешь, — бормотал он. — Нет, здесь мне делать нечего. Надо бы только подарить тебе что-нибудь. Что-нибудь эдакое.

— Я сказала, делай как знаешь. Можешь купить мне крысоловку, крыс ловить.

Тогда-то он и наведался в хозяйственный магазин и вернулся с новой половой щеткой и классным совком.

— Новая метла чисто метет, — сказал он. — Надо мне выметаться отсюда, — сказал. — Иначе спятишь.

И стал набивать вещевые мешки, а я пошла за продуктами, но наткнулась на миссис Рафтери, которой необходимо было сообщить мне о том, в чем, по ее понятиям, столько красоты: о смерти, — тут он подоспел со своим поцелуем и потопал невесть куда вступать в неведомо какую армию.

Ни о чем этом я не стала рассказывать Джону, потому что, считаю, женщине совсем не к лицу плакаться, как с ней безобразно обращался другой мужчина. Ее тогда и начинают видеть глазами этого другого — мокрой курицей, ходячим несчастьем. Что ни говори, я приучилась рассчитывать на Джона. Все мужчины-друзья сделались к этому времени чужими людьми, даром что я всегда встречала их словами: «Заходите, очень рада».

Семейные мужчины в нашем доме поглядывали на меня с таким, знаете ли, прозрачным намеком, словно бы это каждый из них персонально бросил меня. Встретимся на лестнице — поднесут до дверей самые тяжелые пакеты с продуктами, спустят вниз Линдину прогулочную коляску, но — ни единого вопроса ни о чем существенном.

К тому же Джирард с Филипом научили девочек называть дни недели: понедельник, вторник, среда, джондень и пятница. Раз в неделю, полусонные, точно жуки на солнцепеке, дети рассаживались под фонарем в прихожей по своим стульчикам, на которых значилось золотыми буквами имя каждого — подарок от моей свекрови ко дню их рождения на свет, — и ждали. Ровно в четверть девятого он появлялся, читал им сказку, целовал поочередно и укладывал спать, подоткнув под бочок одеяло.

Но однажды, когда весь долгий джондень у меня лопались от их визга барабанные перепонки, когда с полудня зарядил дождь и брат поминутно поднимал руку на брата, а девочкам оставалось уже лишь по суду определить, кому принадлежит на законном основании Мелинда Ли, ходячая кукла двадцатичетырехдюймового роста, в дверь к нам вечером звонили три раза. И все три раза за дверью стоял не Джон.

Мне было неудобно позвонить миссис Рафтери, а ей — из ехидства — трудно постучаться ко мне и объяснить.

Не показался он и в следующий четверг. Джирард горестно произнес:

— Он сбежал, наверное, Джон.

Две недели ни слуху ни духу — считай, что кончено, выбрось из головы. Неизвестно, как сказать детям — что-нибудь про добро и зло, благородство и низость, про мужчин и женщин. Я — хоть сейчас, пожалуйста. Но мне казалось, нельзя лишать их права на собственные ошибки, свое понимание общих истин. Кто знает, может быть, где-нибудь в этом мире найдут себе более верных друзей, чем когда-либо удавалось мне. И потому я просто отправила их спать, а сама села на кухне и заплакала.

Допивая третий стакан пива и ломая голову над тем, что мне теперь предпринять, я нашла решение: подать заявку на участие в передаче «Золотая жила». Позаимствовала без спроса бумагу и карандаш из ящика с детскими игрушками и начала, как и требовалось, составлять список всех своих несчастий. В готовом виде списочек выжал бы слезу из глаз самого Господа Бога, найдись у него свободная минутка. У меня же при взгляде на этот перечень, наоборот, поднялось настроение. Как видно, для выживания в процессе естественного отбора главное — чтобы был какой-то интерес в этой жизни, не важно, полезный он, вредный или же с отклонением от нормы.

Как всегда в таких случаях, едва начнешь вытаскивать себя из ямы, строя планы, так судьба преподносит тебе что-нибудь новенькое откуда не ждешь. В дверь позвонили, два коротких звонка и два долгих — значит, Джон.

Первая мысль у меня была разбудить детей, пусть порадуются.