Интересная жизнь. Рассказы

— Ой, бяда, бяда, бяда! — подпевал ему толстяк, приплясывая.

Первым вырвался толстяк, оставив в горсти у Зайцева клок бушлата.

С невиданной быстротой помчался он через двор под веселое улюлюканье грузчиков.

— Ну, ступай и ты, — отпустил Зайцев и худого. — Больше не приходи, не то хуже будет.

Худой прижимал руку к груди, пятился и кланялся, пятился и все кланялся, пока не пропал за углом.

Зайцев пошел к подъезду. Проходя мимо грузчиков, вдруг остановился:

— Ну-ка, дай ящик поднять…

Выдернул громадный ящик, легко поднял его над головой, так же легко опустил.

— Легкий, — сказал он. — Килограмм сто…

— Сто сорок нетто, — уточнил щуплый грузчик со следами ногтей на расцарапанной щеке.

— Вот у кого жена-то счастливая! — похвалила Зайцева рыхлая заведующая. — Как за каменной стеной небось…

— Жены пока не имею, — признался Зайцев. — К прискорбию и сожалению…

— И не жалей! И не жалей, парень! — горячо заговорил щуплый грузчик с расцарапанной щекой. — И не жалей…

— И не жалею! — звонко протрубил Зайцев, повернулся и пошел домой.

На этой ноте, по-видимому, следовало бы и закончить отсчет описываемых событий, но, дойдя уже почти до своего подъезда, Зайцев, как и в самом начале, снова увидел под стеной дома безмятежно спящего человека.

Человек лежал на боку, подложив под щеку ладонь, подтянув одну ногу к животу и выпрямив другую, и вся фигура его напоминала позу бегуна, которого изображали когда-то на значке ГТО.

Зайцев поглядел в небо, понимающе улыбнулся, затем сунул руку в карман и вытащил оттуда несколько смятых купюр. Отобрал сторублевку, бережно ее разгладил, подумал и присоединил к ней от себя лично еще двадцать пять рублей, наклонился и сунул незнакомцу в расслабленный кулак. Сонный кулак этот, почувствовав купюры, тотчас рефлекторно сомкнулся.

Теперь стало хорошо.

Черный монах

В восемь часов вечера объявили посадку. Народ на платформе зашевелился, потянулся к своим вагонам.

Военный патруль, лейтенант и два сержанта, медленно шли сквозь толпу и внимательно поглядывали на отъезжающих.

У выхода из вокзала, прямо под щитом «Их разыскивает милиция», заложив руки за спину, стоял милиционер, покачивался с носка на пятку и неодобрительно наблюдал за людской толкотней. У стены неподалеку от него сидел на корточках худой человек в буром бушлате и с железной фиксой во рту, докуривал папироску и, поглядывая на милиционера, время от времени сквозь зубы цвыркал слюной в его сторону.

Отъезжающего народа было немного, едва ли набиралось на половину поезда. И основная масса этого народа бодро двинулась в конец состава, к плацкартным вагонам, так что у входов в купейные суеты вообще не наблюдалось.

Первыми в купе номер семь вошли два человека восточного обличья. На них были одинаковые серые плащи нараспашку, из-под которых выглядывали такие же одинаковые темные костюмы. Вообще, они были очень похожи — оба плотные, небольшого роста, с обветренными лицами, на ногах обоих посверкивали новые лакированные ботинки, а из рукавов торчали грубые, красные руки. Казалось, это два передовика-тракториста, которых срочно сняли с уборочной, побрили-постригли на скорую руку, смахнули полевую пыль, причесали и отправили в область за почетными грамотами.

Но больше всего их роднили одинаковое, немного высокомерное, выражение лиц и та еле уловимая полупрезрительная усмешка в углах губ, которая сама собою появляется у всякого восточного человека, когда он хорошо одет и в кармане у него лежит плотно набитый бумажник. Такую усмешечку очень хорошо знают и чувствуют официанты и опытные гостиничные швейцары.

Вещей при «трактористах» было немного: коричневый кейс, который сразу же был задвинут под лавку, в самый глухой угол, да черная дорожная сумка, по-видимому с едой, поскольку хозяин не стал прятать ее в ящик под сиденье, а поставил на верхнюю полку.

Пока снимали плащи, перекинулись между собой несколькими фразами, и буквально из трех прозвучавших слов даже дураку стало бы совершенно ясно, что они никакие не передовики-трактористы, а обыкновенные коммерсанты.

Не успели они толком разместиться, как в купе шумно ввалился кругломордый встрепанный мужик и, не раздеваясь, повалился на нижнюю полку и тотчас захрапел. В купе запахло брагой.

Когда поезд остановился на станции Ярославль, в купе к коммерсантам заглянул еще один восточный человек, пошевелил усами, покосился на дрыхнувшего мужика и безмолвно исчез, плотно затворив за собой дверь.