Интересное время или Полумесяц встает на закате (СИ)

— Слушай, командир, — Хобот опустил мне на плечо свою руку. — Ты бы от греха подальше отсел. А то не ровен час… — Договорить он не успел, так как пилот начал резкое маневрирование, уходя с линии атаки пущенной с ближайшей пятиэтажки ракеты. Чертов боевик выбрал удачное время и место.

Ракета задела борт. Взрывом покорежило хвост, а меня сдуло волной горячего воздуха. Последнее, что я услышал, это был вопль Аскорбина: «Командир!..»

Перед глазами сверкали разноцветные круги: зеленые, желтые, красные и синие. Они то исчезали, то появлялись, наслаивались друг на друга, потом вновь исчезали, чтобы вновь появиться и сплестись в причудливые узоры, радуя образовавшейся картинкой. Моя первая мысль как-то несмело закралась в измученную болью черепушку: «Я жив или умер?»

— Жив-жив, чертяка, — раздался радостный с хрипотцой голос.

Мне пришлось приложить колоссальное усилие, чтобы разлепить одно веко. Но этого было достаточно, чтобы острые и ядовитые солнечные лучи пронзили насквозь мой мозг. В ту же секунду адская боль пронзила череп с такой силой, что захотелось выть.

— Осторожно надо, больной, — приятный женский голос обласкал слух. Затем по лицу прошлось что-то нежное и прохладное. Это было так приятно, что сам того не желая, я расплылся в улыбке, а в памяти всплыла любимая фраза моей очень старой и почти забытой подруги: «Мужчины как дети». Правдивая фраза!

«Ладно, — подумал я. — Попытка номер два». Очень медленно, буквально по мини-миллиметру я поднимал свободное веко (второе по неизвестным причинам раскрыться не могло). Точечка света росла с каждой секундой, пока не превратилась в полноценный живописный натюрморт. Кристальной белизны потолок, у изголовья лимонное дерево, в распахнутое настежь окно радостно светит солнце. Вдали виднеется шпиль какой-то церкви, готовый пронзить ярко-синее небо без единого облачка. Эх, красотень!

— Не туда смотришь, кэп, — сказал все тот же голос с хрипотцой.

Поворачиваю голову. Это далось с трудом: шейные позвонки хрустнули с такой силой, что я дал себе зарок впредь никогда не беспокоить поврежденные кости, пока они не вылечатся. В ногах стоял ухмыляющийся Аскорбин и смотрел на меня своими внимательными голубыми глазами; в дальнем левом углу копошилась миловидная медсестра. М-да… как только мой глаз узрел ее аппетитную попку — я ожил… и не только я. Чтобы ничем ненароком не обидеть эту девочку, мне пришлось согнуть ноги в коленях. Напарник, заметив мои манипуляции с конечностями, заухмылялся еще больше.

— Где я? — спрашиваю его, хотя уже и сам догадался.

— В госпитале, — отвечает боевой товарищ и со смаком откусывает большой кусок яблока.

— Нахрена так точно, — поморщился я. — Город какой?

— Рим, — ответил Аскорбин, старательно пережевывая. — Ты помнишь что-нибудь?

Копнув дебри своей бездонной памяти, я был вынужден признать, что ничего не помню, потому что эта чертовка показала мне смачную дулю, сообщая этим самым, что у меня одной проблемой со здоровьем стало больше.

— Ничего, — пожал я плечами и тут же скривился от боли.

— И чего вы такой неугомонный, больной? — ко мне подошла медсестра с приготовленным для укола шприцем. И тут, скажу я, смелость моя отступила на второй план.

— Может быть, обойдемся без укола?

— Молчите, — оборвала меня девушка. — Дайте сюда руку, — она требовательно протянула свою ладонь. В поисках спасения я посмотрел на напарника. А тот, собака, как ни в чем не бывало продолжал жевать и с интересом смотреть на приготовления к моей «казни».

«Что за черт? — во мне вспыхнула злость. — Какая-то малявка будет мной руководить?!»

— Девушка… — начинаю я и осекаюсь на полуслове, застряв взглядом в ее глубоких карих глазах. Обрамленные пушистыми ресницами, они превратились в два огромных озера, а те, в свою очередь, в омуты. Не отдавая себе отчета в действиях, я протягиваю ей руку, и она делает укол. Боли нет. Есть только ее глаза и пухленькие губки.

— Вот видите, — говорит она. — А вы боялись.

— А еще две недели подряд безбожно матерился, — вставил сержант, снова хрустнув яблоком. Проделав эту процедуру пару раз, Аскорбин метнул огрызок в окно, и зазвеневшая урна возле ворот госпиталя лаконично намекнула, что трехочковый засчитан и «Chicago Bulls» — любимая команда напарника — выходят в финал. — Yes!!! Мастерство не пропьешь.

— Алкоголик, — бросила медсестра, презрительно сморщив носик.

— Да что вы, барышня, я ж не пью, — приложил к груди пятерню сержант. — Разве ж можно обвинять человека в болезненном злоупотреблении только из-за одной фразы?!

— Который раз убеждаюсь, Аскорбин, что ты трепло, — проговорил я. — У вас в Праге все такие?

— Какие такие? — деланно удивился чех.

— Да вот такие, — я задумался, подбирая цензурный эпитет, и когда нашел, сказал, — болтливые. О! Ты мне светленького принес?

— Немецкого или чешского? — осведомился Аскорбин.

— Хмельного, — сказал я. — А больше меня ничто не интересует.

— В госпитале запрещено распитие спиртных напитков! — вознегодовала девушка.

— А как же культура наших народов?