Интерфейсом об тейбл

Гуннар вновь раскрыл рот, но я вновь ринулся в схватку вперед него:

— Сколько?

Дон цокнул языком, покачивая своей великаньей, распухшей головой:

— Какой нетерпеливый мальчик! Погоди, вначале мы будем «манджиаре»«есть (итал). — Примеч. пер.». Еда — это жизнь, Макс. Если вести деловые разговоры на пустой желудок, сердце заболит. — Поднатужившись, он вытянул вперед руки и, соединив их над своим животом-горой, один раз хлопнул в ладоши.

В зону видимости, трепеща и звеня, вплыли две ультрапухлые блондинки в чем их мать родила (не считая, конечно, ювелирных украшений, грима и туфель на шпильках).

— Друзья мои, — произнес дон Вермишелли, — позвольте вам представить сестер Силикконе: Бэмби и Слонни.

Насколько я понял, Бэмби звалась та, что слева, хотя, на мой взгляд, ни малейшей разницы между ними не было. Гуннар, впрочем, эту разницу явно просек.

— Милые мои «гноччи», — сказал им дон, — мои друзья голодны. Принесите им покушать. Хм-м, — он задумчиво потер часть своих подбородков (первый и второй сверху), — для начала — немножко «полипи верачи аль-аглио» и «дуппа ди каппеллетти». Потом, может быть, тарелочку «тальятеллле верди алла маринара», еще тарелочку «старне аль вино россо» и буквально парочку «фонди ди карчиофи трифолари». Теперь закуски. Я хочу… — Он прервался, нахмурился и взмахнул рукой, отсылая девиц. — Не важно, это я решу, когда вы вернетесь. Ну-с, «андьямо», «андьямо»! — И он поторопил Слонни ласковым шлепком по «куло». Хихикая и позвякивая, сестры Силикконе исчезли.

Дон Вермишелли вновь обернулся к нам с Гуннаром.

— А теперь, друзья мои, — он поднял бокал, — за дело.

«Давно пора, черт возьми, — подумал я. — Ага. Мы о чем будем го…» Гуннар больно ткнул меня локтем под ребра, привлекая мое внимание к полному бокалу, который возник передо мной на столе.

— Это тост такой. Макс.

Подняв свой бокал, Гуннар чокнулся с доном:

— ЗА ДЕЛО!

В конце концов еду нам принесли. Смотреть на эти кушанья было очень интересно, а есть их — не очень, ибо у виртуальной еды нет ни вкуса, ни питательной ценности. Бэмби и Слонни остались у столика нас обслуживать — что тоже было абсолютно безвкусно, но порой довольно забавно: мне очень понравилось, как Гуннар, пытаясь проиллюстрировать анекдот о летчиках с авианосца, использовал пупок Бэмби вместо бокала для вина. После этого Слонни разлеглась на моем участке стола и пригласила меня повторить этот фокус с ней, но к тому времени я вычислил по странной тональности ее голоса, что она пользуется устройством сдвига частот. А это с девяностопроцентной надежностью свидетельствует, что перед вами человек, которому, хоть тресни, никак не удается разобраться со своей сексуальной ориентацией.

В положенное время со стола убрали, сестры Силикконе испарились, и пришел момент, когда прихлебывая «вино россо» и доедая остатки «полили верачи», мы приступили к деловому разговору.

Гуннар облизывал свои виртуальные пальчики.

— Это было истинное наслаждение, — сказал он дону. — Знаете, я даже и не предполагал, что еда — это так увлекательно. Например, вот это, — он встряхнул в воздухе «полили», — что за зверь такой?

— «Полипи верачи алль-аглио», — сообщил дон.

— Нет, я хочу сказать, из чего это? Что мне заказать, когда я в следующий раз пойду в «Бон Джорно»?

[ИнСг]

— Это из осьминога, — пояснил дон. — Цельный осьминог. Его бьют, пока он не превращается в нежное-нежное месиво, а потом два часа вываривают в кипящем чесночном соусе.

— А-а… — Гуннар выждал, пока дон на минуту отвлечется, положил «полипи» на стол и брезгливо прикрыл салфеткой.

— Итак! — бодро вскричал я. — Я понимаю, что время еще детское, но не могли бы мы потратить минуту-другую на дела? Ну, просто чтобы убить время до десерта.

— Десерт? — простонал дон Вермишелли. — Так рано? Ох, какие же вы нетерпеливые, ребятишки — но все же, понимаю, время пришло. — Кивнув, он сделал еще глоток из бокала и вытер верхнюю губу салфеткой размером с простыню. Я уже собирался попросить его не тянуть, когда он заговорил сам: — Макс? Гуннар описал мне твое положение. Тебе нужна… как это по-английски? — ПРАЧЕЧНАЯ, где деньги делаются чистыми. Я могу это устроить.

Ну— у, вообще-то это и требуется.

— НО, — он погрозил нам пальцем, — я не буду играть в кошки-мышки с вашей налоговкой. Это она упекла беднягу Альфонса в каталажку. — По его лицу скользнула тень печали. Лицо было большое, путешествие печали — медленное, так что я успел обернуться к Гуннару:

( — «Альфонс»?

— Капоне. Иногда дон путается, в каком веке живет.) Печальная гримаса Вермишелли закончила свое путешествие в исходной точке.

— Итак, это будет не самая идеальная отмывальня. Но она не позволит твоей приятельнице Амбер узнать, кто ты на самом деле. Этого хватит?

Я покосился на Гуннара. Тот кивнул. Кивнул и я.

Дон тоже кивнул:

— Чудесно. Ну а взамен я прошу всего лишь небольшой гонорар за уход за вашими деньгами — чисто символический. Так, пшик какой-то.

Очевидно, он ждал нашей реакции.

— И сколько?

— Десять процентов. Мелочь.

Гуннар чуть к потолку не подпрыгнул:

— ДЕСЯТЬ ПРОЦЕНТОВ?