ИнтерКыся. Дорога к «звездам»

Нет, нет... Его нету в порту! ОН бы МНЕ ответил в любом состоянии. Он может не отозваться на призывы всех громкоговорителей мира; он — гордый, независимый и талантливый — может плюнуть в морду любому хаму-чиновнику; может разорвать многолетнюю дружбу с Человеком, свершившим, с его точки зрения, всего один, пусть даже небольшой, но предательский поступок; он запросто может ввязаться в любую драку с тремя бычками, каждый из которых будет сильнее его в несколько раз... Он будет избит до полусмерти, но он никогда не будет обвинен в трусости и унижен! И я за шесть лет жизни с ним видел это много раз. А главное, ЕМУ известно, что ОН значит для МЕНЯ! Поэтому я точно знаю: если бы ОН был сейчас в порту — МНЕ ОН БЫ ОТВЕТИЛ...

* * *

На доли секунды причудилось странное и страшное видение — зеленые-зеленые Люди...

Все в них было зеленым — туловища, ноги, лица, руки... Но руки были еще и в крови...

...и стоят они вокруг высокого узкого зеленого стола, покрытого зеленой скатертью... Или покрывалом?

...и там кто-то лежит... Кто это?.. Я не вижу лица... Оно закрыто... Только трубки, трубки — мягкие, извивающиеся, а по ним что-то течет, идет, движется куда-то...

... И много приборов вокруг... Как на капитанском мостике.

А сверху — яркий-яркий свет!.. Он ослепляет меня... Я перестаю что-либо различать... ЭТО ТЫ, ШУРИК?..

* * *

Мой мозг заполняется настойчивым голосом Мастера:

«Я жду тебя, Мартын... Возвращайся на судно... Мы завтра же поедем с тобой в Советс... Тьфу, ети их мать! В русскую миссию — мы найдем твоего Шуру!.. Обязательно найдем. Только вернись!.. Ты помнишь, где мы стоим? Четвертый контейнерный... А завтра разыщем твоего Плоткина, и... Я тебя очень прошу, вернись, Кыся...»

Меня так встревожили и поразили интонации Мастера, что чуть глотку не перехватило... Совсем слабак стал! Я проглотил подступивший к горлу комок и огляделся.

Конечно, я находился уже черт знает на каком расстоянии от нашего четвертого причала! В своих метаниях по порту, в истерических поисках Шуры я не замечал ни направления, ни расстояний, ни времени...

Только сейчас я увидел, что повсюду уже горят фонари и прожекторы, пришвартованные суда игрушечно сверкают светом иллюминаторов, а небо стало темно-фиолетовым.

По запахам я сообразил, что нахожусь рядом с какой-то портовой харчевней, около которой росли три чахлых, промерзших деревца без единого листочка.

Вот когда я понял, что сегодня Шуру мне уже не найти. Я переключился на шелдрейсовскую волну Мастера и сказал ему:

«Я все слышал, Мастер... Я просто не мог ответить. Мне тошно — так, что и не высказать! Полный завал... Ощущение, что я приплыл в пустоту. И я сегодня ночью хочу побыть один. Простите меня, Мастер».

Мне подумалось, что раз я в этот момент нахожусь не на судне, то мне не нужно спрашивать у него на это разрешения. Здесь, на земле, я волен распоряжаться собой сам. Помоги мне, Господи, делать это как можно правильней!..

«Но завтра ты придешь?» — спросил меня Мастер.

«Завтра я обязательно приду попрощаться, — сказал я. — И поблагодарить. Для моей благодарности вам, Мастер, у меня вряд ли хватит слов, но...»

«Мне не нужна твоя благодарность, — прервал меня Мастер. — Мне нужен ты. Приходи».

И Мастер от меня отключился. Будто положил телефонную трубку.

Не скрою, отключился и я. Чуть ли не в прямом смысле слова: такая усталость вдруг на меня навалилась, такое тупое оцепенение, что мне ничего не оставалось делать, как подогнуть дрожащие задние ноги и усесться на собственный хвост. Из меня будто воздух выпустили, так я вымотался — и физически, и нервно.

А из харчевни разные съедобные запахи, и двери открываются в обе стороны — куда толкнешь. Я такие в Германии видел. И жрать абсолютно не хочется, хотя и понимаю, что подкрепиться я просто обязан, иначе вообще протяну лапы.

Встать же на все четыре лапы и войти в харчевню начисто нету сил. Ну не оторвать задницу от холодного асфальта — и все тут!..

В это время из-за угла харчевни, прямо на меня выворачивается этакая довольно крупная грязная и лохматая Псина и с диким лаем бросается ко мне!

Однако я успеваю заметить, что бросается Псина не с большим запасом храбрости. И поэтому с места не двигаюсь. Псина припадает к земле на передние лапы в метре от меня и гавкает, как ненормальный. А у меня, честно признаться, нет даже сил разогнуть задние лапы и встать в боевую стойку...

Как когда-то говорил Шура: «Об убежать — вообще не могло быть и речи...»

И вот этот мудак гавкает, я сижу сиднем и отчетливо понимаю, что, если я сейчас хоть что-нибудь не предприму, этот грязный и лохматый дурак осмелеет и может здорово меня тяпнуть... Но от дикой усталости в голову мне ничего не приходит, и я вдруг совершенно неожиданно для самого себя говорю этому идиоту по-нашему, по-Животному:

— Слушай, у тебя пожрать нечего? А то я совсем без сил...

Пес на мгновение балдеет от моей наглости, а потом очухивается и орет хамским приблатненно-хрипло-ватым голосом на весь порт: