Интернет и идеологические движения в России

Второй помехой является затрудненность интернет-диалога или известная

монологичность интернет-коммуникации. При всем желании убедить и привлечь на свою сторону участники коммуникации ввиду высокой скорости обмена сообщениями не предпринимают для этой цели последовательных попыток, напротив, легко обрывают диалог, встретив малейшее возражение («Не буду переубеждать», «смысл беседы — 0, мы говорим на разных языках»). Эмоциональный накал и речевая экзальтация отвлекают от сути сообщения и главных аргументов, еще более отдаляя от цели переубеждения идеологических противников и привлечения на свою сторону людей без четкой идеологической позиции. Лаконичный Твиттер к тому же часто используется просто для talking cure («лечение разговорами»),

как средство избавиться от нервного напряжения, поэтому мы находим в собранной коллекции твитов разнообразные выражения разочарования, страха, испуга, злости, боли, стыда, ярости, для которых задействованы все эмотивные и экспрессивные средства языка, — и все эти краткие или более развернутые, зачастую состоящие только из брани высказывания не нуждаются в собеседнике и не ждут ответной реакции.

Еще один недостаток интернет-дискурса — это многократно описанный слактивизм — предмет самоиронии и рефлексии, типичной для российской оппозиции, а также жесткой критики со стороны ее противников («Что вы сделали для смены режима? — Мы вывели тег #манежка в топ твиттера»; «Самые политически активные граждане сегодня устроят революцию в твиттере»; «День пафосных речей вконтакте. Хватит пафоса, поднимите попы уже #Навальный»)457. И, наконец, 

тиражирование одного и того же популярного контента еще более усугубляет драматическую невозможность вести диалог в Интернете — драматическую потому, что коммуникация все более интернетизируется, тогда как развитие социальных движений зависит от успешности коммуникации.

Однако несмотря на названные выше жанровые особенности Интернета, оказывающие скорее деструктивный эффект в расширении и укреплении протестного движения, как всегда, когда дело касается взаимовлияний Интернета и общественно-политических процессов, существует и параллельный конструктивный эффект, который становится заметнее от митинга к митингу. Расширяется информирующая функция Интернета: 18 июля любой, кто пользуется Твиттером, видел топовые хэштеги, пользующийся интернет-поиском обращал внимание на горячие новости дня и т. д.; таким образом, даже дистанцирующаяся от политической жизни часть россиян получила информацию о протесте458 именно при помощи Интернета. В информировании участвовали и те же самые, на первый взгляд вредные для дела протеста нелепые шутки, троллинг и стеб, так как они достигали самой массовой и далекой от протеста аудитории («По шуткам в твиттере понял, что Навальному дали пять лет»). Они же помогали преодолеть страх репрессий и повлиять на атмосферу на митингах, где царила бесшабашная беззаботность.

Более того, по ходу митингов, как мы видели, их участники и сочувствующие старались изобретать новые методы использования Интернета для задач оппозиции. К ним относится упоминание лаконичного прооппозиционного хэштега (#Занавального) в каждом твите и ретвите, которое продвинуло его в тренды российского Твиттера, сделав таким образом тему видимой всем пользователям459. 18 июля это был единственный популярный мобилизационный тег, который работал на задачи протестного движения, к тому же, ввиду своего содержания, не совсем удачно. Исходя из негативного характера российской протестной консолидации, лозунг «против», а не «за» мог бы привлечь на улицы больше народа, и антивластные хэштеги, объединяющие все важные лозунги (например, «#НаМанежкупротивПутина»), вызвали бы отклик у большего количества оппозиционно настроенных россиян, в отличие от лозунга «#Занавального», который близок только части либералов.