Анечка привычными движениями уже разминала икры, когда женщину пронзила страшная мысль: «Ой, а овощи-то к мясу тоже забыла! Я с этим массажем промчалась по магазину галопом. Помнила ведь про овощи… Интересно, успею ли забежать в наш магазинчик? А если нет? Что тогда на ужин готовить? Наташенька, может, и съест пельмени, а Сереженька точно не будет! Дался мне этот массаж…»
На последних секундах клиентка все-таки попыталась сосредоточиться и получить удовольствие – не получилось.
– Вот и все! – радостно сообщила Анечка. – Вы сразу не вставайте, полежите немножко, чтобы голова не закружилась.
«Полежите! А кто рыбу и овощи купит? – сползая с массажного стола, подумала Эльвира Николаевна. – Эх, и отдохнула! И чего хорошего люди находят в этом массаже? Одна головная боль!..»
Подхватив пакеты с продуктами и дамско-хозяйственную сумку, женщина выскочила из кабинета, быстро попрощалась с Анечкой, которая произнесла какой-то дежурный комплимент, уже не услышанный клиенткой. Единственная мысль, которая волновала Эльвиру Николаевну, – успеет ли заскочить в магазин и что делать, если не успеет.
Цыганенко Сергей
Как Мотря с немцами боролась
Окончательно пришли захватчики в Мошны в сентябре. Наши покинули село много раньше. Сразу после разгрома и пленения армий Музыченко и Понеделина началось паническое бегство советских войск за Днепр. Поджигали спелую пшеницу на корню, дымились выгоревшие колхозные амбары, на обочинах дорог валялась брошенная военная техника. Зато в целости вывезли архив, и на разболтанных «полуторках» – семьи партийных бонз.
Народ притих в ожидании немцев. Не то чтобы их сильно боялись, многие еще помнили восемнадцатый год и ровные шеренги кайзеровских дивизий. Тогда они сильно не досаждали крестьянам, квартировали в основном по городам. Как будет сейчас – никто не знал, но народ надеялся на лучшее. В газетах говорили, что фашисты суть звери, расстреливают, грабят и насилуют всех подряд, но люди им не верили, советская пресса редко писала правду.
В конце августа по пыльной дороге промчались через село машины с солдатами, они спешили к Каневу, на переправу. В Мошнах они останавливаться не стали, хотя некоторые из местных вынесли на дорогу кринки с молоком и белый хлеб. Поприветствовать, так сказать, «освободителей». Лишь вездесущие мальчишки бежали вдоль растянувшейся колонны и с любопытством разглядывали захватчиков. Те не сильно отличались от аборигенов, в основном молодые парни со светлым ежиком волос и загорелыми дочерна лицами – совсем не страшные.
И только через две недели, когда под Пирятином Гудериан заканчивал окружение героически сражающегося Киева, до села добрались присланные из Черкасс фрицы. Их было пятеро, приехали они как цыгане – на бричке и, собственно немцами не являлись, родом были из австрийского Тироля.
Ничего плохого крестьянам они не делали, следили за хлебосдачей и банально пьянствовали. Даже единственного оставшегося в селе еврея – одноногого сапожника Фиму, в упор не замечали, а когда полицаи из местных все же донесли на беднягу, то два дня валандались с арестом, дав смыться последнему в Мошногорский лес к партизанам.
Поселился немногочисленный гарнизон у Мотри, пышущей дородством яркой женщины сорока с небольшим лет. Австрийцы с легкостью дали «добро» на открытие церкви, и даже сами немного постояли на службе, тирольцы были католиками, чем заслужили благосклонность местного населения. Больше в жизнь громады они не вмешивались. Мошны было богатое село, известное своими умельцами. Издавна его жители славились как искусные «каменяры», кровельщики и плотники, колхоз тут всегда был слабенький, народ жил не с земли. Поэтому Мошны и не сильно пострадали в страшный год голодомора – кормил промысел.
Вот и муж Мотри был каменщиком, он вместе с другими мошенцами строил в Каневе памятник Тарасу Шевченко и многое другое. У него одного на все село был дом с покрытой металлом крышей – это и определило место размещения гарнизона. В большом увитом виноградными лозами дворе Мотри стояло несколько беседок, где австрияки с утра до вечера дегустировали местную «бурячиху» – свекольный самогон дикой крепости. Заедали фрицы сельский «шнапс» борщом, который они возлюбили до крайности, варениками, гречаниками, струтнями и другими деликатесами сверхкалорийной украинской кухни.
Муж Мотри и два старших сына воевали в Красной армии, а она с тремя меньшими детьми осталась одна в большом доме. Женщина была, как и большинство хохлушек, с характером – упрямая, очень красивая и своевольная. Даже портрет Ленина, который у нее соседствовал с иконами, снять не пожелала. Фрицев, впрочем, это не смутило, Ильич их совершенно не интересовал, увлекало их другое.