Даже лучшие умы в правительстве и академической среде не могут ответить на большинство этих вопросов. Однако если они настолько не уверены в характере влияния интернета на нашу собственную демократию, насколько они могут быть уверены в том, что Сеть послужит становлению демократии в странах, где она и без того в дефиците? Можно ли верить в то, что пользователи интернета из авторитарных стран, многие из которых почти не сталкивались с демократией в жизни, возьмут себе аватарку Томаса Джефферсона в Сети? Не преждевременно ли навязывать им средство коммуникации, если сам Запад еще не вполне понимает, как совместить его со своими собственными политическими институтами? Нельзя же призывать к ужесточению регулирования работы сайтов вроде “Викиликс” (так летом 2010 года поступили многие американские политики), одновременно критикуя за такие же поползновения Китай и Иран!
Если выясняется, что интернет помогает подавлять инакомыслие (а также усиливает неравенство в области доступа к медиа, разрушает представительную демократию, укореняет психологию толпы, сводит на нет неприкосновенность частной жизни и лишает нас информации), то не очень понятно, как распространение “свободы интернета” может помочь распространению демократии. Может быть, конечно, что интернет ничего дурного не делает. Важно лишь понимать, что спор о влиянии интернета на демократию не окончен, и не делать вид, что вердикт уже вынесен.
Скрытые прелести цифрового ориентализма
Какие бы выводы ни сделал Запад из наблюдений за интернетом в демократической среде, они едва ли применимы к авторитарным государствам. Всякий раз, когда китайские власти ужесточают меры в отношении интернет-кафе, работающих без лицензии, мы усматриваем в этом попрание демократических свобод, а не проявление общественного беспокойства. Как будто китайских или российских родителей не тревожит мысль, чем заняты в свободное время их дети!
Сходным образом, когда мы обсуждаем влияние интернета на наши мышление и образование (считаясь с вероятностью того, что он скорее мешает, чем идет на пользу), мы редко учитываем авторитарный контекст. Трудно представить себе, чтобы один из ведущих американских журналов сделал гвоздем номера статью “Оглупляет ли ‘Гугл’ Китай?” (именно так поступила в 2008 году редакция “Атлантик”, правда, не упомянув Китай). Почему? А потому, что “Гугл” якобы может оглуплять только американцев и европейцев. В отношении всех остальных он является исключительно орудием просвещения. Многие на Западе признают, что интернет не сгладил, а, возможно, только обострил многие негативные аспекты политической культуры (вспомним, например, разговоры о “комиссиях смерти”), утверждая при этом, что в авторитарных государствах интернет дает больше возможностей распознавать пропагандистские ухищрения. Но почему тогда столько людей, живущих в свободной стране, где свобода мнений ничем не ограничена, продолжают верить в предельные упрощения и в ложь, если факты так легко отыскать – при помощи “Гугла”? Этот вопрос западные наблюдатели должны задавать себе чаще.
Нигде тенденция к восхвалению влияния интернета на зарубежные страны так не сильна, как в американской политике. В 2009 году, во время визита в Шанхай, президент Обама расхваливал интернет, заявляя, что “чем свободнее протекает обмен информацией, тем сильнее становится общество, поскольку тогда граждане стран всего мира могут заставить правительства отвечать за свои поступки. Люди начинают самостоятельно думать. И это рождает новые идеи. Это помогает творчеству”. Напротив, выступая в Хэмптонском университете (штат Виргиния) менее чем полгода спустя, Барак Обама послал почти противоположный мессидж, пожаловавшись на “круглосуточное воздействие медиа, которые бомбардируют нас всевозможной информацией и предлагают нам всевозможные суждения, ценность которых не всегда велика… С появлением айподов, айпадов, иксбоксов и плейстейшн… информация становится отвлекающим фактором, формой развлечения, а не инструментом, расширяющим возможности, не средством освобождения”.