Интернет как иллюзия. Обратная сторона сети

Я допускаю, что в книге недостаточно ясно выразил свой взгляд на этот предмет. Отсюда и большинство критических интерпретаций, отводящих мне место в дистопическом[25] углу. Теперь, после года раздумий на темы, поднятые в книге, я могу определить свой подход не как киберпессимизм, а скорее как “киберагностицизм”. Его главный и единственный постулат таков: следует твердо отказаться отвечать на вопрос, является ли интернет орудием освобождения либо угнетения. Но стоит ли заходить так далеко в отказе от моральной оценки интернета? Не прячем ли мы голову в песок? Уверен, что нет. По-моему, почти все задачи в сфере технополитики могут быть решены и без раздумий о том, вреден или полезен для демократии интернет (или техника в целом).

Напротив, процесс решения этих многочисленных проблем забуксует в тот момент, когда политики самонадеянно решат, что найден единственно верный, окончательный ответ. Оптимисты будут праздновать победу в борьбе со слежкой, пропагандой и цензурой, наивно полагая, что интернет волшебным образом все сделает сам, без участия человека. А пессимисты, слишком мрачные и бездеятельные, не увидят в интернете возможностей демократизации, даже если они будут бросаться в глаза. Когда окончательное суждение вынесено, политики рискуют подпасть под влияние киберутопизма или киберскептицизма, и тогда они будут довольствоваться поверхностными ответами на крайне сложные вопросы, требующие особого внимания и тщательного социально-технического анализа.

Киберагностики тоже проводят границу между полезными и вредными способами использования интернета и связанных с ним технологий. Но при этом они признают, что невозможно составить исчерпывающий список таких технологий и ситуаций, в которых они могут применяться. Следовательно, киберагностики не станут складывать перечисленное в каждом из двух столбцов и сравнивать две суммы, чтобы дать окончательный ответ на вопрос о том, плох или хорош интернет. Для киберагностиков этот вопрос неактуален; для них важны отдельные технологии и практика их применения. Поэтому у киберагностиков не возникнет трудностей с признанием того, что технологии шифрования играют на руку скорее диссидентам, чем диктаторам, а глубокий анализ пакетов, как правило, имеет противоположный эффект. Однако киберагностики смогут устоять перед искушением сделать из имеющихся скудных данных далеко идущие выводы о Сети в целом.

Киберагностицизм исходит из того, что современный интернет – это и технический объект (все эти протоколы, доменные имена, передачи между узлами), и культурный феномен – нечеткий термин, объединяющий такие технологии, как распознавание лиц и сервис эс-эм-эс (строго говоря, это не интернет-технология – Сеть лишь способствовала ее популярности); общественная практика, складывающаяся в ходе использования таких технологий (например, социальных сетей или чатов); корпорации, владеющие и “железом”, и софтом, необходимым для существования интернета; дискурсивные стратегии, используемые для объяснения самого интернета, а также бесчисленное множество других компонентов. Таким образом, когда мы говорим о влиянии интернета на демократию, мы почти всегда подразумеваем не технический объект, а культурный феномен.

Очевидно, что делать обобщения относительно столь важного, изменчивого и неустоявшегося явления не менее странно, чем делать такие обобщения насчет экономики или культуры. Полезны ли для демократии культура и экономика? Такая постановка вопроса кажется нелепой – и справедливо. Тем не менее, если снизить уровень обобщения, такая дискуссия может оказаться продуктивной. Легко можно обсуждать, благотворна ли зарегулированность для демократии и не вредна ли для нее цензура в искусстве. Точно так же мы должны научиться говорить о технологиях “глубокого анализа пакетов” или распознавания, не заботясь о том, как наша дискуссия отразится на общественных дебатах об интернете как о культурном феномене.

Сегодняшний интернет отличается от интернета прошлого и будет отличаться от интернета будущего. Даже если бы у нас были все данные для получения среза текущего состояния Сети, а также ее нынешнего политического и социального “отпечатка” (что само по себе невозможно), мы смогли бы лишь приблизительно высказаться о вредности или пользе интернета в определенный момент. Когда мы впервые взглянем на этот отпечаток, Сеть уже снова изменится. Быть киберагностиком – значит просто признать колоссальную культурную сложность и изменчивость интернета, из-за которой любой ответ на вопрос, вреден он или полезен, почти немедленно придется пересмотреть. Стабильного, неизменного интернета не будет никогда, как никогда не будет и исчерпывающих данных о нем. Следовательно, точка зрения на интернет как на освободителя либо угнетателя не должна иметь отношения к нашей оценке той или иной интернет-технологии.

Но наша медиакультура не поощряет двусмысленности. Вот почему вопросы часто формулируются в скрыто бинарной форме – “способствует ли интернет демократии?”, причем возможен лишь один ответ: да или нет.