Интернет животных. Новый диалог между человеком и природой

Элизабет де Фонтене, французский философ, автор книги о философии животных, отмечает: размышления о животных – а свидетельства о таковых представлены даже в самых ранних образцах человеческой культуры – достигли конца и скоро станут принципиально невозможны⁷¹. Потому что еще немного – и прекратит существование «животное», соответствующее нашим европейским представлениям о нем, противопоставленное человеку, независимое, чужое. Мы сможем сложить животное из мельчайших биологических частей, изменить, модифицировать, мультиплицировать. Мы сможем им манипулировать. Но тем самым животное утратит последние остатки первозданности, идентичности, индивидуальности, то есть равенства человеку, какое все-таки сохраняется за ним в мире, где животные функционализированы и индустриализированы, подчинены и маргинализованы⁷². Напичканная антибиотиками курица, которая влачит свое жалкое существование на нескольких квадратных сантиметрах батарейной клетки и не может даже пошевелиться, все равно остается той самой курицей, что и на воле. В ней не погибла способность начать все сызнова. А вот клонированное животное – это порабощенное животное, оно полностью принадлежит человеку, поскольку обязано ему своим появлением. Вот это и есть тот предел, за которым уже нет возможности «быть другим». Генетически воспроизведенное животное – это просто объект, материализованная мысль, осуществленный «план строения», и ему полагается подчиниться человеческой воле. В нем уже нет ни субъективности, ни свободы, превращающих животное в этом мире в единственное существо, которое не является человеком, но именно как нечеловек остается спутником человека. После того как именно не «животные», а «животное» исчезнет с лица земли, человек останется в одиночестве, раз уж он уничтожил своего единственного собрата по «различию видов», данного ему самим Творением. Отбросив этого собрата, он теряет и возможность совершенно отличного, иного переживания и определения самого себя. Отныне он предоставлен себе одному со всеми вытекающими из этого последствиями и опасностями⁷³.

Борьба за антропологическое различие

Дэвид Бэрреби в своей книге «Мы и Они: исследования по идентичности»⁷⁴ выдвинул тезис о том, что люди вообще склонны разделять социальный мир на составные части. Это касается не только попыток отделить одного человека от другого, но и попыток провести самые разные границы между человеком и животным. На протяжении долгих периодов человеческой истории животные представлялись неким Другим, а Другой существенно отличался от человека: животные – это Они, а не Мы. Вместе с индустриализацией XIX века и ростом городов началось отдаление людей от животного мира. Этот процесс знаменовал и нечто необычное: животные вдруг стали Мы. Животные вдруг оказались включенными в человеческое общество, социализированными.

Объясняя этот процесс, американский историк Ричард Буллиет отметил в истории отношений между человеком и животным четыре периода, или фазы⁷⁵, а именно: разрыв, преддоместикация, доместикация (приручение, одомашнивание), постдоместикация; мы живем в период постдоместикации. Вот что доказывал ученый: чем ближе человек к полезным животным, обеспечивающим ему поддержку, тем скорее эти животные видятся ему как Другие. Чем больше удаляется он от полезных животных, используя их в экономических целях, тем прочнее становится его привязанность к домашним животным. Включение в свою жизнь – это ответственность. Значит, у нас есть моральные обязанности, состоящие в том, что мы превращаем животное из Другого, из Они, в собственное, в Мы. Здесь возникает моральная дилемма: чем больше мы едим мяса, происхождение которого в период постдоместикации определить уже невозможно, тем сильнее наш стыд, раскаяние или даже отвращение, а потому мы готовы включить животных в наш социальный космос. Веганы с их домашними животными превратились в такую же икону эпохи постдоместикации, как бестселлер Джонатана Сафрана Фоера «Мясо. Eating Animals»⁷⁶.