Интернет-журнал "Домашняя лаборатория", 2007 №12

Болезнь, называемая борьбой за дисциплину, является хронической и, более того, генетической. Она, по-видимому, рождается вместе с рождением организации и умирает вместе с ней. Просматривается аналогия — она «родилась» вместе с совком и умрет вместе с ним, успешно пережив СССР. В пике борьбы за дисциплину (при Андропове) были изобретены три вида трудовой дисциплины: исполнительская, присутственная и какая-то третья, название которой я не запомнил. Оставляя без обсуждения вопрос о сталинском пике дисциплины, когда она имела меньше названий, но была коррелятивно связана с большими сроками, перейдем к собственно сюжету. В андроповском пике наше начальство повадилось лично устраивать облавы в проходной. Поскольку технически регистрацию опоздавших легко делают вахтеры, то ясно, что дело было просто в удовлетворении охотничьего инстинкта. Который есть форма властолюбия. Сотрудник А.К., подходя к проходной с десятиминутным опозданием, увидел группу начальников. Будучи человеком воспитанным, он приподнял шляпу и вежливо поздоровался. После чего опустил шляпу на место, то есть на голову, развернулся «кругом» и, провожаемый изумленными взглядами и открытыми ртами присутствующих, удалился от проходной. Проследовав вдоль Красноказарменной улицы до конца забора (200 м), он завернул за угол, проследовал до традиционного места (100 м) и перелез через забор. Когда позже сотрудники вопрошали его, зачем он сделал это, ответ был следующим: «Я понимал, что они меня уже видели, но ноги сами понесли обратно».

Так в жизни и бывает — левая рука не знает, что творит правая. А ноги — что творят руки. Сэй-Сенагон бы добавила — уста говорят «нет», а руки ласкают нефритовый стебель.

К этому можно добавить следующее. Забор вообще перманентно, а в указанном традиционном месте — спорадически — был объектом отеческой заботы охранников. Например, однажды они капитально вымазали его солидолом. Народ немедленно положил поверх солидола листы тонкого картона, предохранявшие штаны от соприкосновения с оным веществом. О судьбе колючей проволоки я уж и не говорю. Пытались в этом месте и фотографировать перелезающих. Почему борьба не имела успеха? Потому что охрана боролась с природой — ибо спирта, который м.н.с. Миша и инженер Саша относили токарю Коле и слесарю Славе (все имена изменены) и который выпивал совокупный рабочий класс ВЭИ, оному классу не хватало, и без четверти одиннадцать он отправлялся за НЕЮ.

Так и бывает в жизни: хоть Мичурин сказал — «взять их у нее — наша задача», — но наша охрана взять милость целого забора у алкожаждущей природы моих сотрудников не смогла.

Тема забора как таковая глубоко философична, ибо забор — это символ границы между Нашими и Чужими, между Допущенными и Недопущенными, Причастными и Непричастными и т. д. Полезно вспомнить старый анекдот — у завкадрами спрашивают, все ли евреи — сионисты (то есть плохие)? Нет, — отвечает тот, — те, что у нас работают — хорошие, а те, что хотят у нас работать — те сионисты» (то есть плохие).

Сотрудник И.С. лез через забор внутрь и, спрыгнув, приземлился перед носом замзавотделением (отделение — самая крупная структурная единица в ВЭИ). Замзав удрученно покачал головой, тяжело вздохнул и произнес: «А если бы вы спрыгнули на замдиректора?»

Так и бывает в жизни — спрыгиваешь не на того, на кого надо. Обратите внимание: идея о том, что можно спрыгнуть на директора, ему даже в голову не приходила. И неспроста — директор ВЭИ по территории ВЭИ не ходил, а ездил. Конечно, всего лишь потому, что территория у нас большая. Пешком — десять минут, плюс летом — пыль, зимой — снег, всегда — грязь и железяки под ногами, ебена мать в воздухе. Зато всегда можно ответить по телефону — такой-то пошел в главный корпус. Или еще куда-то. В высших эшелонах ВЭИвской власти бытовало выражение «такой-то на территории».