Интернет-журнал "Домашняя лаборатория", 2007 №12

Тогда я не знал, что это мой будущий начальник, человек во многих отношениях интересный. Член апелляционной комиссии в одном из московских вузов, последний барьер между вузом и теми, кого Государство не хотело видеть в его стенах — в первую очередь евреями. Две пикантные подробности. Первая — о себе он сообщал, что он — председатель этой комиссии. Вторая — в вузе эту группу называли «зондеркоманда» — называли свои же! Человек, который не мог не рассказывать мне об этом — поделиться с кем-то хотелось, а меня он считал своим («евреем, но не сионистом»). Человек, который про председателя приемной комиссии в том же вузе сказал мне — «он не пропустил ни одной новой модели «Жигулей» — просто сказать, что он берет взятки, А.Е. не мог, а поделиться хотелось. Тем более, что он считал себя, надо полагать, несправедливо обиженным — он делал за того самую грязную работу, а «Жигулей» менял тот. Человек с глубоко спрятанным в подсознании садизмом — мух он давил, с расстановочкой произнося «не… живи…» Мы еще встретимся с ним — немного ниже.

Еще случай лексической неурядицы. В ВЭИ разрабатывались электронные приборы длиной от 0,5 до 1,5 метров и соответствующего веса; назывались они «вентили». Смысл — они должны были по замыслу разработчиков открывать и закрывать поток электрической энергии, «заливающей светом наши города». Насчет того, что они открывали и закрывали — открывали они в основном финансирование, а закрылось оно со временем само. А есть еще полупроводниковые вентили, попросту — диоды. Самый большой — размером с ладонь. Как-то раз надо было поехать на другое предприятие и получить там то ли пять, то ли десять вентилей. Должен был поехать сотрудник Б.Ш. Зная, что вентили эти по метру длиной и за сто кг веса, заказал он в гараже машину. То есть грузовик. И поехал. А оказались те, другие, полупроводниковые. И не с ладонь, а раза в два еще меньше…

Выше упоминалось, как один сотрудник провалил ногой доску в коровнике и ударивший оттуда фонтан попал в рожу другому сотруднику. Бывает… Но сотрудники ВЭИ проваливались неоднократно, и зачастую гораздо глубже, чем по колено. Например, в колхозе, в процессе работы с коровами, произошло минимум два случая. С. провалился в то, что у нас назвали «отстойник». Уж не знаю, зачем там «это» отстаивалось, но знаю, что этого там было много. До бюста товарищ нырнул. Ну, вынули, отмыли, проветрили, спрыснули это дело… Другой случай был с сотрудниками А. и У., когда они работали помощниками пастуха. Погнались за непослушной телкой, и А. провалился; как ни странно — А., который был раза в два легче У. Причем то, во что он провалился, оказалось обладающим тиксотропными свойствами, как болото. И А. начало засасывать… Он вылезал около получаса. А уж как он потом мылся… Интересно, Сэй-Сенагон тоже была такая чистоплотная?

Проблема материального поощрения всегда стояла в истории человечества остро. Например, соратники японских властей получали рис. Сколько-то коку риса. «Коку» — единица веса. В наше время проблема материального поощрения приобрела идеальный, я бы сказал, духовный, характер. Между прочим, по-видимому, так же, как и в Японии — и понятно почему. Как и там, материальное поощрение носило единственно-централизованный характер и потому приобретало сакральный смысл. Кстати, как и квартирная проблема в советской стране. Как и проблема любви к партии. Отношение со всем, что есть Единственное и Неповторимое, начинает рано или поздно носить этот самый характер.

Поэтому страсти по премии носили в этой стране и в моем ВЭИ совершенно непропорциональный сумме характер. Страсти кипели. Люди обсуждали и переживали. Начальство переживало и обсуждало. А в результате все мы рожали мышь. Размером максимум в 50 или 100 рублей (в ценах 70…80-х годов).

Впрочем, был случай, когда сотрудник С.К. швырнул 50 руб. в лицо своему и моему начальнику Л.Л., поскольку разговор перед их вручением показался ему излишне длинным для этой суммы. Начальник положил сумму к себе в личный сейф, и она лежала там некоторое время… Какое — мне установить не удалось.

Мы проводим на работе — как любили говорить некоторые — треть жизни. А кое-кто добавлял — половину времени, которое мы не спим. То есть бодрствуем. Но бодрствовали ли мы на работе? Кое-кто на это спросит — бодрствовали ли мы вообще? — и тем вопросом перебросит мостик — как сказала бы Сэй-Сенагон — между ВЭИ и философией.