Прокоп забыл все светские наставления oncle Шарля. Неуклюже двинув плечами (что должно было означать поклон), он сказал медвежьим голосом:
— А я думал, вы меня даже не заметили.
Карсон исчез, словно сквозь землю провалился.
Княжна сильно декольтирована, что повергает Прокопа в смятение; он не знает, куда глядеть, но видит только ее упругое смуглое тело, слегка припорошенное пудрой, и чувствует резкий аромат.
— Я слышала, вы снова работаете, — произносит княжна. Над чем именно?
— Да так, по большей части над пустяками, — барахтается Прокоп; ага, вот случай загладить ту грубость. ну, ту выходку с рукой… но что же, ради всех святых, можно сказать ей хорошего?
— Если хотите, — бормочет он, — я проделаю… какой-нибудь опыт… над вашей пудрой.
— Какой опыт?
— Сделаю взрывчатку. На вас ее столько… что можно произвести пушечный выстрел.
Княжна рассмеялась.
— Я не знала, что пудра — взрывчатое вещество.
— Все — взрывчатое вещество… стоит только, как следует взяться. Вы сами.
— Да?
— Нет, ничего. Затаенный взрыв. Вы — страшно бризантны.
— Стоит только кому-нибудь взяться за меня как следует, усмехнулась она, но тут же стала серьезной. — Злая, бессердечная, бешеная, алчная и гордая — так?
— Девочка, готовая содрать с себя кожу… ради старухи…
Княжна вспыхнула:
— Кто это вам сказал?
— Mon oncle Charles, — брякнул Прокоп.
Княжна как бы заледенела и вдруг стала далекой, словно отодвинулась на сто миль.
— А, князь Рон, — сухо поправила она Прокопа. — Князь Рон много говорит. Рада, что вы all right[46]
.Легкий кивок головы — и княжна уже плывет по залу в сопровождении кавалера в мундире, оставив Прокопа беситься в углу.
Тем не менее, утром следующего дня Пауль принес Прокопу нечто вроде священной реликвии, сказав, что получил это от горничной княжны.
То была коробочка коричневатой пудры, издававшей резкий аромат.
Этот сильный аромат женщины дразнил и беспокоил Прокопа, когда он работал над коробочкой пудры: будто сама княжна стояла в лаборатории, нагибаясь, над его плечом.
Старый холостяк, он и не подозревал раньше, что пудра, собственно, всего лишь крахмалистый порошок; видимо, он считал его минеральной краской. Ну что ж, крахмал — превосходная вещь, скажем, для нейтрализации слишком сильных взрывчаток, ибо сам по себе он флегматичен и туп; тем страшнее он будет, когда сам станет взрывчатым веществом. Но сейчас Прокоп совершенно не знал, как к нему подступиться. Тер ладонями лоб, преследуемый неотвязным ароматом княжны, и сидел в лаборатории ночи напролет…
Те, кто его любил, перестали ходить к нему; он прятал от них свою работу и нетерпеливо огрызался, думая только о злосчастной пудре. А черт, что же еще испробовать? Дней через пять решение забрезжило перед ним; он бросился изучать ароматические нитроамины*, после чего начал такую канитель по синтезированию, какой никогда еще не предпринимал. И вот однажды ночью перед ним лежала взрывчатка, сохранившая вид пудры и прежний резкий аромат; коричневатый порошок, от которого пахло кожей зрелой женщины…
Прокоп вытянулся на койке, измученный усталостью. Примерещился плакат с надписью: "Пудерит, лучшая взрывчатая пудра", а на плакате нарисована княжна, она показывает ему язык. Он хочет отвернуться, но с плаката протянулись две нагие смуглые руки — щупальца медузы — и притягивают его к себе.
Он вытащил складной нож из кармана, перерезал их, как колбасу. И тут же испугался, что совершил убийство, выбежал на улицу, на которой когда-то жил.
У тротуара стояла рокочущая машина, он вскочил в нее с криком: "Поезжайте скорей!" Машина тронулась, и тут только он заметил, что за рулем сидит княжна, а на голове у нее кожаный шлем, которого он до сих пор не видел. На повороте кто-то бросился навстречу, верно, чтоб остановить; нечеловеческий вопль, колеса перекатились через что-то мягкое, и Прокоп проснулся.
Потрогал лоб и понял, что у него жар; встал, пошел искать какие-нибудь лекарства. Не нашел ничего, кроме чистого спирта. Сделал порядочный глоток, сжег небо и гортань и снова, охваченный головокружением, улегся спать. Ему снились какие-то формулы, цветы, Анчи и бешено мчащийся поезд; потом все расплылось в глубоком сне.
Утром Прокоп достал разрешение произвести экспериментальный взрыв на полигоне, что вызвало у Карсона припадок необузданной радости. Прокоп отказался от помощи каких-либо лаборантов и сам присмотрел за тем, чтобы шпур был выбит в песчанике, как можно дальше от замка, в той части полигона, где не было даже электропроводки, так что пришлось применить обычный бикфордов шнур.