Во-вторых, огромные санитарные потери от болезней и голода в России были связаны прежде всего с совокупной продолжительностью Первой мировой и Гражданской войн, интервенции, общая длительность которых составила почти 80 месяцев. Полный развал экономики, сельского хозяйства привели к массовому голоду и болезням. Только от тифа погибло больше человек, чем непосредственно в боевых столкновениях. Так, например, вдоль «полотна Великого сибирского пути», писал очевидец, «эпидемия начала косить людей без жалости и без разбора. Тысячи больных в непосредственной близости со здоровыми увеличивали число жертв. Попытка сдавать тифозных в поезда не помогала, т. к. везде выяснялось отсутствие медицинской помощи и самого необходимого для ухода за больными. Здоровые бежали в панике, а больные оставались на произвол судьбы и гибли. Вскоре можно было видеть чуть ли не целые эшелоны, груженные окоченевшими трупами, которые стояли ужасающими привидениями на запасных путях железнодорожных станций»771
.Представители лейбористской партии Великобритании, посетившие Советскую Россию в 1920 г., в своем докладе говорили: «Транспорт, который должен доставлять продовольствие из сельской местности в города, занят перевозкой продовольствия, снаряжения и людских масс на фронт. Паровозы, которые могли быть использованы, простаивают на рельсах из-за нехватки запасных частей для их ремонта, которые не могут быть доставлены в Россию по причине блокады. Цеха, предназначенные для производства инструментов, сельскохозяйственной техники, станков, выпускают винтовки, снаряды… В 1918-1919 гг. имелось более миллиона случаев сыпного тифа, причем ни один город или деревня в России или Сибири не избежали заражения. Вдобавок к этому случались эпидемии холеры, испанки и оспы. Мыло, дезинфицирующие средства и лекарства, необходимые для лечения этих болезней, отсутствовали в России из-за блокады. 200 или 300 тысяч русских умерли только от сыпного тифа, половина докторов, осуществлявших уход за больными тифом, умерли при исполнении обязанностей»772
.Санитарные потери Финляндии и Испании неизвестны, но, судя по продолжительности гражданской войны и климатическо-географическим особенностям, они должны быть в несколько раз меньше.
В-третьих, сравнение потерь показывает, что от репрессий в Финляндии и Испании (относительно России) погибло в несколько раз больше человек, чем непосредственно от боевых действий, причем уже после войны. В России же боевые потери были соизмеримы с величиной потерь от репрессий, причем большая часть их приходилась на период террора, осуществлявшегося непосредственно во время войны. При этом необходимо учитывать, что Гражданская война в России началась как продолжение Первой мировой войны, т. е. с радикализованным и вооруженным населением – в отличие от Финляндии и Испании, на территории которых мировой войны не было.
В результате в Испании и Финляндии удельная доля потерь, непосредственно связанных с террором и репрессиями, была в несколько раз выше, чем в России. Что же в итоге? После победы и в Испании, и в Финляндии правые правительства были вынуждены проводить «левую политику правыми руками»; конечно, особенности стран и время расставляли при этом свои акценты. В Финляндии стало строиться социально ориентированное общество, получившее впоследствии название «скандинавский (шведский) социализм» или, по Л. Эрхарду, 40 лет спустя,- рыночный социализм. В Испании установилась фашистская диктатура, в основе которой лежали те же принципы социально ориентированного общества. Аналогичную политику, подаваемую как «белую альтернативу» большевизму773
, планировали вести в случае своей победы и белые в России, учитывая ее особенности и довоенные индустриальные тенденции развития. Большевистская Россия после революции и Гражданской войны также пришла к своему варианту «рыночного социализма» – нэпу, а затем индустриализации. Данное единообразие лишний раз подтверждает объективность действия политэкономических законов развития общества. Неважно, кто пришел бы к власти в России, белые или красные,- и те и другие были бы вынуждены вести одну и ту же политику; конечно, идеология расставляла бы при этом свои нюансы, и они порой носили бы весьма существенный характер, но не изменяли бы общей картины в целом.