Интервью

Я от него сперва побегал. Он все-таки был обычный горожанин, скоренько начал выдыхаться. Вот тогда мы и порезвились. Я его зафиксировал теми самыми цепями, а потом ходил, его барахло рассматривал и предполагал, как оно может использоваться. И клыки показал. Он много чего понял — через некоторое время обливался потом и скулил, он, похоже, это хорошо себе представлял — а я сидел на драном диванчике в старых кровавых пятнах, чистил ногти его ножиком и беседовал о тех, кого он тут под полом закопал…

Разумеется, я этими его штуковинами пачкаться не стал. Всего-навсего выпил его коктейльчик — но не сразу, как обычно, а не торопясь, в три захода. Он крупный был, а мне, чтобы насытиться, нужно крови литра три-четыре. Обычно тянешь сразу, чтобы добыча умерла быстрее, не дергалась и не мучилась, а в процессе нажимаешь на всякие интересные нервы, чтобы чувствительность ослабить — но не в данном случае. Под конец уже чистый адреналин шел, да еще с интересными примесями.

Потом я ключик у него из кармашка вынул, дверь отпер и удалился. А его так и оставил на цепях, с тремя красивыми прокусами на горле. Очень хотелось пошутить, написать кровью на стеночке «Привет дилетанту смерти от виртуоза смерти», но подумал, что не стоит совсем уж ребячиться.

Это мой первый маньяк был. Я никогда не думал, что сумасшедшие такие вкусные. Потом, в веселом расположении духа и когда везло, любил их выслеживать. Постепенно узнал, где они ошиваются и чем отличаются. Про меня в дешёвых газетах много писали. Называли «Убийцей убийц», очень впечатлялись. А я привык, что стадные власти мной либо не интересуются, либо не верят в меня, и не особо осторожничал.

Да если даже, думаю, бывало, они, паче чаянья, меня и выследят — чем это грозит? Запереть себя в клетку я больше не дам. Ну, стрелять будут — но опять же, я уже не буду стоять и ждать, когда они меня продырявят. Я могу очень быстро двигаться. А если и оцарапают — не велика беда. В крайнем случае, на некоторое время свалю из этого города в другой и как-нибудь все устроится. Стадо по-прежнему морочится на документах, но теперь это стало просто и легко, только каналы знать надо.

Хотя я, конечно, блюл территориальные традиции, и любил Хэчвурт, и было приятно жить неподалеку от Мириам, надеясь снова встретиться, и нравилось сотрудничать с издательством. Тогда как раз вошли в моду истории про моих сородичей, муть, конечно, голубая, страшная и слезливая, да еще и суеверная — но я все равно начал шикарный сериал «Крик в темноте», из чистого принципа. Там речь шла про вампира, очень, конечно, такого мистичного, встающего из гроба — и про то, как он дружит с человеком. Я этот комикс посвятил своему учителю, мэтру Бонифатио, о котором изрядно скучал иногда, но герой у меня был композитор, страшно религиозный. И они с вампиром иногда там вели забавные беседы про мораль, чего, по-настоящему, у меня, конечно, не было никогда, а потом композитор влюбляется в женщину, которую вампир прикинул в добычу. Ну и у него всякие там душевные коллизии, вроде того, сдать ли товарища инквизиторам из страха за подругу — все такое. Сентиментально вышло, но симпатично. Композитора я рисовал с того маленького флейтиста, которого жалел потом, а вампира облизал, как смог, сделал ему одежду совсем не той эпохи, а примодерненную, широченный плащ, высоченные ботфорты, вороные кудри чуть ли не до задницы, медальный профиль и мрачный шарм. И клыки длиной с мизинец, которые не втягиваются в челюсть после еды, а постоянно его украшают, как барса. В общем, с моими сородичами этот герой и рядом не лежал. Это называлось «фэнтази».

Я очень веселился, когда рисовал. Только закончить не успел. Жалко.

Самое весёлое, я ж сразу заметил, что за мной следят. Мне только в голову не пришло, что это кто-то из стадных охранников. Я думал, что он — очередной маньяк.

Во-первых, мне было не привыкать стать замечать, что добыча первая начала меня преследовать. Такое на моей памяти и с женщинами, и с мужчинами бывало. А во-вторых, запах-то от него шел самый, что ни на есть, характерный: адреналиново-эндорфиновый коктейль. Я таких пачками пил.

Поэтому я и не думал прятаться или удирать. С чего бы? Я привык к тому, что не царское это дело. Я никого не боюсь. Это меня должны бояться. Если я не погиб во время мировой войны, во время атомных бомбардировок, то что мне сейчас-то может грозить? В общем, несколько их недооценил.

Ну и вот, когда ощутил, что этот мальчик — молоденький был, милый, кстати — уже дозрел до кондиции, я подошёл поболтать, а он меня немедленно пригласил прокатиться. И то, что он меня за город позвал, к себе в уединенное местечко, тоже отзывало маньяком. Я пошёл, даже с удовольствием.