Один из друзей Л. Н. Толстого, только что вернувшийся из Ясной Поляны, рассказывает, что Л. Н. уже совершает прогулки пешком и снова охвачен жаждою работы. Но разрушительные следы налетевшего недуга все же чувствуются (*1*). Л. Н. очень ослабел и имел вид человека, перенесшего изнурительную болезнь. Лицо его бледно, походка медленна, голос тихий, с перерывами. Но тем сильнее впечатление чего-то, как бы светящегося в нем теплым, немерцающим светом. Необыкновенной мягкостью и душевностью веет от тихой, замедленной речи. Л. Н. скажет несколько слов и остановится. А иногда еще и повторит фразу. И эти паузы и повторения не ослабляют внимания, а сосредоточивают его, сообщая беседе какую-то непередаваемую интимность. Преданнейший друг Льва Николаевича доктор Душан Петрович объясняет случившееся со Л. Н. рядом сложных причин на почве желудочного отравления. Почти всю ночь на 4-е октября Л. Н. не приходил в себя, страдая такими судорогами, что гр. Софья Андреевна горестно обхватывала руками ноги мужа и с трудом удерживала их. И какие подробности были при этом! Не приходя в себя и, видимо, страшно ослабевший телесно, Л. Н. продолжал, однако, свою земную роль и слабыми движениями пальцев выводил на одеяле буквы, повторяя "душа", "разумность", "государственность" и т. п. Болезнь захватила его в разгаре работы над статьей славянским социалистам (*2*). Впрочем, произносимые Л. Н. слова могли относиться и к только что законченной им философской работе в виде письма к брату Н. Я. Грота (*3*), задумавшему создать гротовский сборник. Статья Л. Н. о Гроте написана с пленительной дружественностью к умершему философу и трактует о тех духовных мостах и оврагах, которые существовали между ними...
* * *
5-го октября за обедом и затем за вечерним чаем Л. Н. хотя и медленно и ослабевшим голосом, но принимал уже горячее участие в общей беседе, или, правильнее, был центром и светом этой беседы о современных событиях, о писательстве, о поэзии. Говорили о смерти Муромцева (*4*). Л. Н. интересовался, как и при каких условиях скончался Муромцев. Особенный интерес выказал Л. Н. к характеристике личности Муромцева. Один из присутствующих сказал, что Муромцев всегда казался как бы изваянным из белого мрамора. Л. Н. задумался, взвешивая что-то в уме, и сосредоточенно произнес: - Основа жизни - правдивость. А если есть правдивость, то и все есть. От беседы о Муромцеве перешли к писательству. Л. Н., подавляя страдальческие нотки в голосе, рассказывает, как ежедневно его осаждают начинающие писатели и писательницы различными статьями, повестями и стихами. - Особенно много стихов! - говорит безнадежно Л. Н. - И все почему-то стали писать стихами. И дамы, и мастеровые, и даже крестьяне! Почему стихи? Прежде этого не было. И откуда взялось это?.. И, продолжая говорить тихим, потускневшим голосом, Л. Н. дает ряд летучих мыслей и ярких определений истинной поэзии и чем должны быть стихи. Стихи только тогда стихи, когда их нельзя передать в прозе, не исказив их красоты и выразительности. А когда человек думает и чувствует прозою, а пишет стихами, то это совсем плохо. - Вот Тютчев, - говорил Л. Н., как бы загораясь. - Я знал его лично. Старенький, маленький. Говорил гораздо лучше по-французски, чем по-русски. А какие писал стихи! Как хорошо у него стихотворение "Silentium". Как это?
Молчи, скрывайся и таи
И чувства, и мечты свои...
Л. Н. останавливается и старается припомнить дальнейшие строфы. Старшая дочь Л. Н. Т. Л. Сухотина подсказывает:
Пускай в душевной глубине
И всходят, и зайдут оне.
И совместно со Л. Н. прочитывает "Silentium". Особенное, впечатление производит на одного из присутствующих строка:
Мысль изреченная есть ложь.