Интервью и беседы с Львом Толстым

- Здоровье мое, - сказал, все так же добродушно улыбаясь, Толстой, теперь нехорошо. Близко к развязке... Но меня это не тревожит: я сам охотно иду навстречу неизбежному... Как-то сделалось на сердце холодно от этих слов. Но, конечно, было бы и неловко, и банально говорить этому мужественному борцу какие-либо обычные в подобных случаях утешения. Я спросил только: какие новые работы задумал Лев Николаевич? - Пока ничего сказать не могу об этих новых работах. Ничего еще не определилось, хотя по привычке я работаю... Мы заговорили о последнем его романе "Воскресение" и об основных идеях этого творения. - В этом сочинении несколько руководящих идей, - заметил Толстой. - В нем я пытался выразить то, что давно уже занимало меня; хотел изобразить несколько родов любви: возвышенную, плотскую и любовь еще высшего сорта, облагораживающую человека; в ней-то - в этой последней любви - и есть воскресение. Я доволен этим романом, так как высказал в нем то, что занимало меня уже давно. - Но с помещением "Воскресения" в "Ниве", подцензурном издании, вам, вероятно, встретились большие затруднения? На этот вопрос Л. Н. ответил утвердительно: затруднения и хлопоты были велики (*1*), зато и круг читателей оказался огромным. О своих работах граф говорил вообще неохотно, но, едва речь зашла о Трансваале и англо-трансваальской войне (*2*), великий старик оживился: глаза его заблестели. - Знаете ли, до чего я доходил, - сказал он. - Теперь этого уже нет; я превозмог себя... Утром, взяв в руки газету, я страстно желал всякий раз прочесть, что буры побили англичан. Эта война - величайшее безрассудство наших дней. Как?! Две высокоцивилизованные нации - голландцы и англичане истребляют друг друга; Англия, страна, гордившаяся титулом свободной страны, пытается раздавить малочисленных буров, не сделавших англичанам ни малейшего вреда. Это что-то непонятное, невероятное!.. - Знаете, на что это безумное нападение похоже? - заметил после небольшой паузы Лев Николаевич. - Это то же самое, если бы мы с вами, люди уже старые, вдруг поехали к цыганам в "Стрельну", утратив всякий стыд. И эта бойня, заметьте, совершается после гаагской конференции, так нашумевшей (*3*). Трансваальская война - знаменье нашего времени, но печальное знамение, говорящее, что миром управляет бездушное торгашество... - Граф, помолчав, добавил: - Из Трансвааля мне пишет один мой знакомый, находящийся теперь там, а потому обстоятельства тамошние мне хороши известны (*4*). Из приведенных слов читатель поймет, не только на чьей стороне в споре Трансвааля с Англией находятся симпатии гениального мыслителя нашего, но и то, как до сих пор много сохранилось огня в этом замечательном человеке.

* * *