«Ты хочешь сказать, что пришел сюда предаваться размышлениям о судьбе какого-то человека и о справедливости по отношению к нему?» – спросил он без малейшего намека на насмешку.
«Я пришел сюда, чтобы побыть одному, не обижайся»,– пробормотал я.
«Нехорошо быть одному в таком состоянии. Ты даже не слышал, как я подошел… Ты нравишься мне. Пойдем наверх, к нам». – Он медленно потянул меня за руку, я поднялся.
Вдруг внизу блеснул свет, это открылась дверь комнаты Армана. Послышались шаги – он шел сюда. Сантьяго отпустил меня. Я стоял недоумевая. У лестницы появился Арман, на руках он держал Клодию. Она смотрела вокруг прежним безразличным взглядом. Казалось, она ничего не замечает и думает о своем. Я не мог понять, что с ней происходит. Я взял Клодию из рук Армана, ее нежное тело приникло ко мне, как бывало в гробу перед сном.
Резким и сильным движением руки Арман оттолкнул Сантьяго, тот упал, но тут же поднялся. Арман не дал Сантьяго опомниться и потащил его наверх. Все произошло так быстро, что я успел заметить лишь очертания черных облачений и расслышать шарканье подошв по каменному полу. Через мгновение Арман уже стоял на верхней ступеньке один, и я неторопливо поднялся к нему.
«Вам не удастся сегодня ночью безопасно покинуть театр,– прошептал он, обращаясь ко мне. – Он подозревает вас Я пригласил вас сюда, и он считает, что имеет право познакомиться с вами поближе. Речь идет о нашей безопасности».
Следом за ним я вошел в зал, он повернулся ко Мне и прошептал на ухо:
«Я должен предупредить тебя. Не отвечайте ни на какие вопросы. Говорите как можно меньше о себе Спрашивайте сами, и перед вами станут распускаться бутоны истины. И главное: храните молчание о своем втором рождении».
Он отошел от нас, но потом обернулся и поманил за собой в полумрак, где уже собралось все общество. Они были похожи на мраморные статуи, их лица и длинные руки светились в темноте, как наши. И я подумал, что мы и они сотканы из одной и той же плоти,– я так долго мечтал об этой встрече Но теперь эта мысль отчего-то тревожила меня, особенно когда я подошел поближе и разглядел их отражения в высоких зеркалах между ужасными фресками и картинами. Я отыскал свободное кресло с резными ножками и высокой спинкой, сел, и Клодия вдруг очнулась. Она наклонилась ко мне и прошептала, что я должен слушаться Армана: ничего не говорить про Лестата и наше прошлое. Мне хотелось поговорить с ней без свидетелей, но Сантьяго непрерывно следил за нами и только изредка переводил взгляд на Армана. Вокруг Армана собрались дамы, они обнимали его, и я смотрел на них в смятении. Их стройные фигуры, прекрасные лица, изящные руки, скрывающие нечеловеческую силу, их колдовские взгляды, обращенные к нам в тишине, не волновали и не восхищали меня. Меня мучила ревность. Он поворачивался к каждой, целовал их, и я сходил с ума от ревности и страха, что он забыл про меня. Он подвел их ко мне, чтобы познакомить, но я смутился и не знал, что де-лать.
Я запомнил только два имени: Эстелла и Селеста. Они обе, изящные, как фарфоровые статуэтки, тут же принялись с развязностью, простительной разве что слепым, ласково ощупывать Клодию, гладить ее сияющие волосы, касаться даже ее губ. Она равнодушно терпела их ласки. И только мы с ней знали, что в ее детском теле прячется острый, проницательный ум взрослой женщины. Я удивлялся, глядя на нее: она поворачивалась к ним лицом, придерживая складки платья, холодно улыбалась в ответ на их воо-хишенное обожание. Я забыл, что и сам когда-то вел себя с ней как с ребенком, несдержанно: тискал ее, часто брал на руки. В моей голове теснились разные мысли. Я вдруг вспомнил наш разговор предыдущей ночью в гостинице и ее злобные слова о любви между людьми; я все еще не мог прийти в себя после разговора с Арманом, – который не открыл мне ничего нового, и внимательно следил за вампирами, вслушивался в их шепот, вглядывался в темноту возле фресок. Я ни о чем никого не спрашивал, но скоро понял, что представляет из себя парижское общество вампиров. Мои худшие опасения подтвердились: недавний спектакль был правдой, именно так они и жили.
Я стал прислушиваться к разговору, речь зашла об искусстве. Ради безопасности в доме всегда был полумрак, но его обитатели высоко ценили живопись, и каждую ночь кто-нибудь из них обязательно прино-сил новую гравюру или работу современного мастера. Селеста, опустив холодную ладонь на мою руку, с презрением говорила о смертных создателях этих произведений. Эстелла посадила себе на колени Клодию и с наивным апломбом утверждала, что они, вам-пиры, только собирают эти жуткие картины, а при-думывают их люди, которые способны на любую гадость.
«Разве художник, создавая такую картину, творит зло?» – спросила Клодия своим тихим, ничего не выражающим голосом.
Селеста, откинув со лба черные кудри, рассмеялась:
«Всякое воображаемое зло может стать настоящим,– ответила она, и в ее глазах вспыхнули враждебные огоньки. – Впрочем, мы стараемся не уступать людям в разных способах убийства!»