Интервью со смертью

Одно было совершенно ясно: такая дочь едва ли могла доставить много радости столь приличной женщине, как ее мать. И дело не только в том, что она слишком поздно пришла. Что бросилось мне в глаза? Я имею в виду весь ее облик. Может быть, дело было в слишком короткой юбке или в ярко-красных ногтях. Или в прическе. Сестра была блондинкой, причем настоящей блондинкой; это было заметно по теплому оттенку волос. Против этого возразить было нечего, но сама прическа мне не понравилась — нагромождение безвкусных кудряшек. Прическа смотрелась как нечто совершенно искусственное.

Но если такова мода, то что можно с ней поделать?

Не понравилась мне и ее одежда. Платье из черного блестящего шелка в такое время года — это тоже показалось мне неуместным. Кроме того, как пишут авторы целомудренных романов, наряд позволял видеть ее формы. Вероятно, так и должно быть, но должен сказать, что сквозь шелк были отчетливо видны не только ее груди, но и соски. Какое, однако, отвратительное слово! Для них надо наконец придумать какое-то более удачное название.

Я избегал смотреть на эту женщину. В конце концов, я пришел сюда не из-за нее. Она на самом деле сильно меня раздражала, потому что ее появление помешало продолжению разговора с ее братом.

Из сумочки она достала пачку американских сигарет.

— Может быть, ты сначала поешь? — неодобрительно спросила ее мать.

— Спасибо, достаточно будет чашки кофе, — голос ее звучал хрипло, как будто она всю ночь танцевала или делала что-то в этом роде.

— По крайней мере, предложи сигарету нашему гостю, — сказал брат. — Я некурящий и не подумал об этом.

Она тотчас протянула мне пачку, я не смог отказаться и, щелкнув зажигалкой, дал ей прикурить. Губы ее были покрыты толстым слоем ярко-красной помады, к тому же она, видимо незадолго до прихода, заново попудрилась. Но несмотря на это, было видно, что ночью она почти не спала. На руках ее были два браслета, неизвестно из чего сделанных. С легким шуршанием она поднесла сигарету к губам. Я тоже затянулся. Вкус у сигареты был не особенно изыскан, но вполне гармонировал с ее нарядом.

Естественно, сигарета пахла духами.

— Да, если бы тебя не было… — задумчиво произнес брат.

— И что тогда?

— Тогда? У нас не было бы ни кофе, ни сигарет.

Это высказывание показалось мне неслыханным, пусть даже я его не до конца понял. Сестра лишь коротко усмехнулась.

— У мамы такое лицо, словно она хочет сказать: ты вся в отца.

Этого ей точно не следовало говорить. Я ужаснулся. Это семейство и так вызывало у меня слишком сильные чувства. Или, точнее говоря, чувства вызывала у меня их мать. Нет сомнения, что эта пожилая женщина часто плакала по вечерам, сокрушаясь от того, что у нее такие дети и она ничего не может с этим поделать. Наверняка это знали и дети. Но почему, несмотря на это, они так к ней относились?

Брат тоже явно нервничал, так как принялся барабанить пальцами по подлокотнику дивана. Вероятно, он недовольно скривил губы, но я не отваживался смотреть на него. Я решил, что, когда докурю сигарету до конца, встану и откланяюсь. Мне не хотелось, чтобы они потом говорили: от этого типа было невозможно отделаться.

— Ну, не сердись, мама, — дочка попыталась успокоить мать. — Это было глупо с моей стороны. Ну что ты мучаешься с его старым свитером? Мне невыносимо видеть, как ты портишь себе глаза этой штопкой. Это совершенно не нужно. Выброси его. Если братец сам не сможет это сделать, то к следующей зиме я справлю ему новый свитер.

— У этого свитера своя забавная история, — брат повернулся ко мне, и я подумал, что этот поворот разговора показался ему очень удачным. — Это как раз история для вас. Дырку, которую штопает мама, проделал в свитере один молодой человек. Помнится, это случилось в феврале, когда было еще очень холодно. Его возлюбленная, или как это теперь называется? — он обернулся к сестре. — Ну да ладно. Короче, у девочки было воспаление легких, и она всю ночь ужасно кашляла. И что вы думаете? Этот парень преградил мне путь и вздумал сопротивляться. Сто лет назад это было бы нормально, но теперь? Я был в таком восторге, что отпустил обоих — и его, и его девчонку.

Какое отвратительное хвастовство! Мне стало стыдно за него, и я не знал, что мне делать со своим лицом. Обе женщины молчали — кажется, они восприняли этот рассказ так же, как я. Он вызывал вполне определенные чувства. Думаю, впрочем, что ему просто захотелось разозлить сестру.

— Но это возвращает нас к прежней теме, — заговорил он после недолгого молчания. — Мы хотим тебя кое о чем спросить. Господин N время от времени пишет обо мне.

— Ах, вот как? — сказала сестра и взглянула на меня с некоторым интересом. Я протестующим жестом выставил вперед ладони. Здесь не о чем говорить, хотел я сказать этим движением. Я всегда испытываю неловкость, когда речь заходит о моем писательстве.

— Смотри-ка! — воскликнул он. — Теперь она ревнует.

— С чего бы?

— Не притворяйся. Было бы неплохо, если бы он написал и о тебе.

— Почему он должен обо мне писать?

— А почему нет?

— Нет, я даже попрошу его этого не делать.