Интервью: Солнце, вот он я

Кто-то пытался представить Гинзбергу и Буковски Уильяма С. Берроуза-младшего. Берроуз-мл. написал одну книгу[73], а теперь работал в Санта-Крусе поваром, искал работу, и минуту-другую Буковски смотрел на него, пытаясь сообразить, с какой стати Берроуз выглядит на двадцать лет моложе, чем полагается, и что он вообще делает на вечеринке. В литературе это была прекрасная сцена. Гинзберг, Буковски, совсем какой-то грудной Берроуз-мл. и Лоренс Ферлингетти у стены отсвечивает. Буковски обнял Гинзберга крепче, и тот потер ему спину.

— Это хорошо, Аллен, очень хорошо. Не вру.

На Гинзберга лесть действовала, но, когда он увидел, что Буковски собирается насильно влить ему в глотку пойло, он притворно обмяк и, пьяно запинаясь, вымолвил, что и так весь вечер пил.

— Господи, как же хорошо тебя видеть, Аллен, правда. Мне плевать, что ты липа. Слыхали, толпа? Исписался. Все знают, что после «Воя» ты не написал ни хера стоящего. Что скажете, народ, проголосуем: написал ли Аллен хера стоящего после «Воя» и «Кай-диша»?[74]

Выпивка истощалась, и подошла одна девятнадцатилетняя санта-крусская тусовщица — таких тут было полно; эта с приятелем-серфером собирала мелочь — сгонять за добавкой. Часа через два стало вполне ясно, что они не вернутся — а с ними и шляпа, наполнившаяся долларовыми бумажками. Я посмотрел на женщину, что рядом со мной подпирала стену.

— Ты какой национальности? — рявкнула она.

— Ну, я местный. Знаете, из Америки.

— А я из Египта, — проворчала она. Очень несчастная. Она ненавидела американцев за то, что они ненавидят арабов, и хотела выебать всех гостей на вечеринке.

— Ка-диш, — поправил Буковски Гинзберг.

Тот отпрянул, прикрываясь от удара:

— Аллен, ты меня на части рвешь. Ты барракуда, Аллен. Жрешь меня своим языком. Эй, а давай-ка ты еще выпьешь?

И Буковски выхватил стакан у кого-то из рук, сам отхлебнул половину и сунул остаток Гинзбергу. Тот глотнул неразбавленного «Джека Дэниэлза» и едва не сблевнул — думал, что это вино. Когда Буковски отвернулся, Гинзберг кинулся наутек, петляя в толпе.

— Куда он пошел? — спросил Буковски. — А, ну ладно.

И он схватил девушку, весь вечер спокойно простоявшую у барной стойки. Пока Буковски ее не схватил, она отталкивала от себя людей какой-то проекцией высшего класса — как погонялом для скота. В хватке Буковски, однако, никакой стиль уже не действовал, и было видно, что перед нами очень юная особа, которая не понимает, как ей избавиться от Буковски и не задеть его при этом, или не выглядеть слишком чопорной, или не навлечь на себя проклятье. Буковски сунулся к ней лицом и провел по нему пальцами-обрубками.

— Что, не нравится рожа? — Он снова погладил себя по лицу — по челюстям, пятнистым и бородавчатым, по носу-плошке. — То есть вас от нее тошнит?

Женщина посмотрела на него, и сердце у нее растаяло. Под этим трепом у горбатого таракана имелась душа, и он просто так себя ведет, потому что с детства его била смертным боем неуверенность, решила она. Такое она понимала.

— Нет, — ответила она, и сердце ее затопилось растаявшими батончиками «Херши». — Я думаю, судить о человеке нужно по тому, что у него внутри. 

— Ну вот и славно, — сказал Буковски, — Тогда пошли поебемся.

Все это наблюдала Линда Кинг, поэтесса, которую представили как «Буковски с пиздой». По ее собственному признанию, она была Лили во многих колонках и рассказах Хэнка. И вовсе не походила на санта-крусскую тусовшицу — скорее зрелая такая женщина. Когда смотришь на нее, в пальцах и груди теплеет.

Вечеринка длилась до трех ночи. Буковски наконец уговорили уйти, после того как он попробовал разбить подвесную люстру и весь пол усыпало осколками, а ноги прилипали к линолеуму из-за бухла, что он разлил. Когда толпа стала редеть, люди запереживали, с кем они проведут ночь, — и, куда ни кинь взгляд, мужчины переходили от одних отчаянных уговоров к другим. Очень старомодная была вечеринка.

Наутро в восемь меня разбудили пять-шесть звонков телефона. Одна из женщин, что меня пригласили к себе, сняла трубку — звонил ее приятель. Я видел только светлые волосы и клок белой ночнушки. Приятель звонил откуда-то по межгороду — ему хотелось, чтоб она приехала к нему на праздники. Она отговаривалась. Все авиарейсы переполнены. У нее нет денег, и ей не хочется занимать. Да, она по нему тоже скучает.

Я смотрел ей в затылок и раздумывал, какое же у нее лицо. Потом оглядел комнату. Сосновые или кедровые панели. Карсон чистит зубы в ванной, а в сотне ярдов виден и слышен прибой. Женщина рассказывала своему приятелю в трубке про вчерашние чтения.

— Все так по-американски, — вздыхала она. — Просто невероятно — все эти американские поэты болтали про Америку. 

Уильям Чилдресс Чарльз Буковски. 1974

«Charles Bukowski», William Childress, Poetry Now, 1974, Vol. 1, No. 6, pp. 1, 19, 21.