Интервью: Солнце, вот он я

Это совершеннейшая выдумка. Я как-то ехал, а перед одним магазином стоял женский манекен — и она прекрасно выглядела. На высоких каблуках, классная такая куколка. Я даже, помню, спросил у тогдашней подруги: «Давай ты мне этот манекен купишь?» Так и не купила. Оттуда и вырос замысел. Кто знает, слети я тогда с тормозов, может, и купил бы. Но идея взялась оттуда. Я ехал мимо и увидел манекен, который выглядел лучше чертовой кучи женщин, что мне попадались. Очень классный манекен. Так славно держала голову, все дела. На учительницу алгебры похожа. Вообще-то, я не против женщин. Но и не за. Я просто их переживаю и пишу об этом.

У вас есть мнение об эмансипации?

Есть, наверное. В общем и целом, я думаю, это хорошо, но ослабляет. Как только собираешься в группу, перестаешь мыслить самостоятельно. И это ослабляет в каком-то смысле. В такой группе и твари попадаются, которые просто ненавидят мужиков. Да как в любой группе: есть свои плюсы и минусы; есть уроды; одним помогает, других губит. А в общем, я бы сказал, группы — это неплохо.

Вы читали «Страх полета» Эрики Джонг?[98]

Нет, только слышал, но не читал. Я почти утратил способность читать. Все, что смог, я прочел подростком и лет в двадцать, а теперь мне читать трудно, кроме собственной писанины.

Это почему? Вам скучно?

Скучно. Читаю строки, углубляюсь в первый абзац — и больше не могу… чувствую фальшь. Сразу же скверная строка или скверный абзац — и они все портят. Наверное, не могу читать, потому что слишком критичен. В себя влюбился, видимо.

У вас в прозе есть центральная тема?

Жизнь — с маленькой «ж».

Опыт?

Что-то оттуда, а что-то из услышанного, представляемого… отовсюду. Чем больше опыта, тем лучше, конечно.

Я собирался спросить, есть ли у вас любимые современные прозаики, но, поскольку вы почти не читаете, их, наверное, нет.

Был один давний неоткрытый парень — ну, в свое время его, конечно, открыли. Джон Фанте. Очень сильно на меня повлиял. Мне нравился стиль его письма. Открытый и легкий, ясный и эмоциональный — просто чертовски хорошее письмо у него было. Сейчас, похоже, забыт.

Какие у него книги?

«Спроси у праха», «Подожди до весны, Бандини». Г. Л. Менкен[99] его открыл и напечатал в «Америкэн меркьюри». Фанте, он писал о жизни итальянской семьи. Мне нравился его стиль — открытый и ясный. И еще нравилась Карсон Маккаллерс. По-моему, она очень хорошо пишет. А современные писатели — я не знаю. Мейлер у меня не идет. Не знаю. Читаю я не очень много, но, даже если на что-то натыкаюсь, не действует.

А Уильям Сароян?

Сароян — мне его стиль нравился; легкий. Фанте и Сароян, мне очень нравился их открытый легкий стиль, но Сароян такой приторный с этой своей любовью: он как бы такую страну фей где-то у себя выстроил, и она не вполне стыкуется с реальностью. Это меня немного раздражало, но легкость его и открытость — он по большей части забивал их патокой и взбитыми сливками. Я не понимал, как человек, способный писать так легко и открыто, может спотыкаться на содержании, на другой стороне того же самого. Поэтому я решил позаботиться о содержательной… дряни.

Мне кажется, вы с Сарояном — разные стороны одной монеты, потому что есть в вас эта вот общая открытость, о которой вы говорите.

Мне очень нравился его стиль. Я его сразу же перенял. Он может уложить легкую текучую строку, незамутненную, но то, что он ею говорит, — ой.

Он был молодым идеалистом.

Это правда. А вот я молодым идеалистом никогда не был. В том и разница. Мне бы хотелось думать, что я ближе к истине. У меня бывают минуты оптимизма. Они редки. (Распределяется пиво.) Думаете, получится как-нибудь все это записать?

Я все затранскрибирую, а медленное потом выброшу.

(Смеется.) Может, придется выбросить все целиком.

Я вот еще что хотел спросить: зачем, говоря по-простому, вы пишете непристойные рассказы?

По-моему, я не пишу непристойных рассказов.

Давайте я скажу иначе. Многие — о неприглядной стороне жизни.