Интервью сына века

Б.-А. Л. Все так. Но нелепо как-то вышло: я там был лишь один раз, да и то всего три дня.

Ф. Б.(Смеется.) А почему?

Б.-А. Л. Сам не знаю… Нет времени, видимо…

Ф. Б. Вы прямо как Каде Руссель из песенки: у вас сногсшибательные дома, про которые снимают фильмы, а вы в них не бываете.

Б.-А. Л. Поеду как-нибудь. Главное, что они есть.

Ф. Б. А любимые адреса в Нью-Йорке?

Б.-А. Л. Простите, но в этом я полный профан. Когда я в Нью-Йорке, я практически никуда не хожу. Сижу на одном месте…

Ф. Б. Там, где я вас встретил?

Б.-А. Л. Там, где я живу, в отеле «Карлайл»…

Ф. Б. Я вас встречал также в «Уэйверли-Инн», это ресторан Грейдона Картера.

Б.-А. Л. А, ну да. Но это совсем другое дело. Вообще, я редко выхожу из «Карлайла».

Ф. Б. Я говорю это, потому что мы беседуем для журнала «Конде Наст» и должны отдать должное хозяину «Вэнити фейр», нашему другу.

Б.-А. Л. Даже если бы он не был нашим другом и если бы эта беседа предназначалась не для «Конде Наст», я бы все равно отдал дань уважения Грейдону, который издает лучший в мире журнал.

Ф. Б. А в Париже куда вы ходите?

Б.-А. Л. Что вы имеете в виду? Рестораны? Все зависит от того, чего мне хочется. Тут как с рубашками. Я решил эту проблему раз и навсегда. Я не читаю меню, чтобы решить, что я буду есть. Я соображаю, чего мне хочется, и иду в определенный ресторан. В зависимости от того, хочу ли я чечевицы, суфле, рыбы или соевого салата, я иду в «Матис», «Рекамье», «Гойю» или маленький китайский ресторанчик в моем доме. Потому что для меня сущее наказание читать все эти меню, как правило претенциозные и мудреные. Кстати, когда-то я так проверял барышень «на вшивость». Если в ресторане барышня надолго затихала, уткнувшись в меню, это был дурной знак. Я говорил: «Да возьмите треску со шпинатом!», и если она в ответ склонялась еще ниже и шептала: «Гдейто, я невижууу», это значило, что дело — труба.

Ф. Б. А Ариэль Домбаль быстро выбирает?

Б.-А. Л. Разумеется.

Ф. Б. Я всегда заканчиваю свои беседы вопросом про наркотики. Это забавно, так я, например, узнал, что Уэльбек пробовал героин, Финкелькраут — ЛСД… Вы же часто рассказываете, что, для того чтобы писать, принимаете амфетамины.

Б.-А. Л. Уже не принимаю. Побочные эффекты слишком опасны. В результате я перешел на кортизон. Что касается героина, ЛСД и прочего — никогда их не пробовал. Единственное, что было, это в Мексике, сорок лет назад: попробовал немного галлюциногенных грибов…

Ф. Б. Как Леклезио!

Б.-А. Л. Плюс тут один: можно пообщаться с мертвыми. Это действительно совершенно меняет временны́е параметры: ты вдруг оказываешься в одном временно́м срезе с теми, кого уже нет, с призраками. Но я не люблю об этом рассказывать. Моих детей это шокирует.

Ф. Б. Однако ваши учителя, Мальро и Сартр, не стеснялись в выборе средств… Один принимал каптагон, другой нюхал кокаин.

Б.-А. Л. Знаю. И правильно делали. Да, конечно, они подорвали свое здоровье, но зато оставили нам бессмертные шедевры. А для чего нужны писатели? Беречь здоровье или писать великие книги?

Ф. Б. По поводу здоровья и в завершение нашей беседы: вас не раздражают все эти коллективные меры по охране здоровья общества? Нигде нельзя курить, наркоманов сажают в тюрьму, кругом одни сплошные нельзя…

Б.-А. Л. По правде говоря, раздражают. Это какой-то коллективный психоз, к тому же весьма дурного пошиба. Между прочим, именно эту идею я развиваю вот уже тридцать лет, во всех тоталитарных режимах есть что-то общее, а именно стремление оздоровить общество. Слава богу, нам до этого далеко. Итак, долой борьбу за оздоровление!

Ф. Б. Отличный финал! Наконец-то мы нашли серьезное общее дело.

21 января 2009 г.

Фредерик Бегбедер (Самоинтервью)