Interzone (СИ)

Я делаю себе пометки и прошу сделать замеры наклона остальных стен. Сейсмологической активности нет, грунтовых вод тоже. Финикс — город быстрой застройки и индустриализации. В нем можно найти, что угодно! В двадцатом веке архитекторы функционализма с романтизмом кинулись творить именно в Аризону. Там же нашел свое последнее пристанище, сотворенное своими руками, основатель «органической» архитектуры Ллойд Райт. Я смотрю на чертежи моего дома и желаю оказаться в нем, посмотреть на своего пациента.

Фундамент старый, глубокий. Архитектор — немец, судя по фамилии. Он строил этот дом еще до того, как Финикс признали столицей Аризоны. 1906 год — достойно уважения. В 1920 году здание перестроили и добавили два этажа — малыш вырос. А во время второй мировой ему было уготовано, судя по чертежам, стать винтиком в системе авиабаз. Скорее всего, там было производство каких-то деталей. Последняя перестройка датировалась уже в шестидесятых. Но все это были лишь внутриплановые переделки в школу: классы, спортзал и подсобки.

— А из-за чего произошла подвижка грунта? Почему заваливаться стало?

— Не знаю. А у тебя нет данных?

Я кидаю взгляд на груду бумаг, будто они оживут и скажут ответ.

— Нет.

— Ты купила билеты?

— Да. Завтра ночью уже буду в Финиксе.

Ночью… Два дня и две ночи. Осталось три дня на подготовку. Данные загружены в программу, на экране вертится серый призрак макета здания. Я устало тру глаза. Время — три часа ночи. В Финиксе на два часа меньше. Брэндон такой же чокнутый, как я, хотя он боится за дело.

Я прощаюсь и закрываю программу. Вокруг меня ворох расчетов, но самое нужное в моем блокноте — телефон некого Эрбергера, представителя от DRK, с которым мы будем работать.

Я подхожу к моему витражному окну до пола и смотрю на спящий, мерцающий город, расположившийся внизу. Он мигает огоньками, словно подает сигналы кому-то. Идеален. Я так хотела купить этот дом только из-за этого вида, который открывается с холма, но мне не хватало денег. Тогда отец, зная о моем желании, что экономлю каждый пенни, и мне не хватает до мечты, выдал большую сумму, которую копил. Позже я корила себя, что этой суммы вполне хватило бы на оплату операции папе. После его смерти у меня началась бессонница. Иногда она возвращается в мою жизнь, как старая родственница. Она появляется резко, неожиданно, порой из-за пустяка, будто какая-то кнопка во мне западает и вызывает ее, и всё — я не могу спать. Лекарства и алкоголь помогают лишь в больших дозах. Но ни то, ни другое — не выход. Спишь, будто ныряешь в воду, то всплываешь, то снова погружаешься в сон.

И когда уже нет сил бороться и я готова запить таблетки огромным количеством алкоголя, чтобы раз и навсегда уснуть, бессонница так же резко уходит, как пришла. Катарсис. Слезы облегчения. Погружение с головой в жизнь и ее краски, пока она снова не нагрянула. Каждый раз думаю, что бессонница меня убьет. Я даже научилась чувствовать ее приход. И вот сейчас ее время.

Из динамика ноутбука льется неспешный, почти интимный шепот Чета Бэйкера о сладкой, забавной Валентине. В руке у меня банка грушевого сидра. Сознание медленно теряет резкость и связь с реальностью. Я сажусь в кресло возле своего панорамного окна во всю гостиную и позволяю себе расслабиться. В окне отражается экран ноутбука — в черноте искрится призрачными линиями дом, который я должна подорвать. Эта программа была написана самим Брэндоном для меня: на заставку экрана в виде мелких искрящихся точек выводится последний проект, с которым я работаю, вытащенный из программы ARCHDestroy.

Моя забавная Валентина, милая, смешная Валентина.

Ты заставляешь меня улыбаться всей душой

Ты выглядишь смешной, такой нефотогеничной…*

Кэтрин

Финикс Скай-Харбор. Полосатые диваны в кафе и чай со льдом. Металлические конструкции под потолком, которые днем должны пропускать свет. Но я прилетаю ночью, совершив путешествие во времени на 2 часа назад. Дождь сонно льет, и мокрая взлетная полоса зеркалом теперь отражает желтые огни аэропорта. Гладкие китообразные тела самолетов еще больше блестят, а их хвосты, раскрашенные в американский флаг, задорно торчат. Ночь. Я прохожу по коридору, выходящему из аэропорта в город. Желтый свет везде, будто никогда не светит солнце — только эти огни, как совиные глаза. Я тащу за собой чемодан. Колесики издают чуть слабый, сонный скрип. Запах дождя и земли. Люди по одному выходят из здания и исчезают в этой желто-фонарной ночи. Возле выхода припаркованы такси. Я останавливаюсь и выискиваю взглядом Брэндона. Не найдя, набираю его номер. Сигнал проходит, но тут же звонок сбрасывается. Еще раз. И снова сброс. Я слышу краем уха жужжание чужого мобильника.

— Кэтрин Ирвин? — Доносится из-за за спины.

Я оборачиваюсь и вижу незнакомого мужчину. Он одет представительно и в то же время невычурно, естественно: летние брюки песочного цвета, белая майка, пиджак, так как ветрено после дождя.

— Здравствуйте. Я Джеймс Монтгомери. Я представляю компанию DRK. Мы не могли дозвониться до вас, так как вы были в воздухе. Ваш напарник должен был вас встретить.