Interzone (СИ)

Он потянул меня встать с дивана. Я неуклюже повиновалась. Из-за сидячего многочасового положения затекли ноги и спина. Я качнулась и задела лист на краю стола. Он начал соскальзывать, цепляя за собой цепочку «жертв». Секунда, и они с шелестом блеснули перед глазами и повалились на пол. Дин тут же, не церемонясь, начал собирать листы, сминая и заламывая углы. Я смотрела на этот вандализм. Руки мужа — длинные пальцы с четкими венами. Раньше я восхищалась ими, сейчас они казались цепкими и паукообразными.

Собрав пачку, Дин небрежно кинул ее в кресло, а сам схватил меня за запястье и потащил из комнаты.

— Мы куда?

— В спальню.

Мы подошли к лестнице. Дин шел, не оборачиваясь на меня, таща за собой наверх. Я видела лишь его широкую спину.

— Я не хочу спать! — Возразила я, начиная уже злиться на него и слегка вырывая кисть.

— Я тоже! — Донесся недовольный его голос. — Займемся кое-чем другим…

Барбара

Еще один пункт в моем познании природы мужчин: они могут заниматься сексом от злости, им это чувство ничуть не мешает, даже наоборот, будто подстегивает в постели. Кашерное занятие любовью каждую неделю напрочь вытеснило страсть и желание из нашей спальни. Мы делали это, потому что надо было для здоровья. Но не в этот раз. На одно мгновение, мне показалось, что Дин хочет меня прикончить прямо во время секса, среди подушек на нашей кровати, когда его рука очень сильно сжалась на моем горле.

Утро. В доме стояла звенящая тишина, как и внутри меня. На шее красовались отпечатки пальцев Дина. На простыне лежала я: нагая, замершая в позе, приказывающая самой себе очнуться и начать этот день.

Когда я победила лень, в кухне нашла записку возле остывшего, специально приготовленного для меня, омлета.

«Меня вызвали в город»

Отлично! Разочарование нахлынуло на меня быстрее, чем я совладала с эмоциями. Вот уж хотелось остаться одной после такой ночи. От злости скомкав записку, подошла к помойному ведру и увидела выкинутые мужем мои листы, уже заляпанные ошметками скорлупы и обрезками помидоров.

— Твою мать! Что за…?

Я была в шоке. Дин с легкостью распорядился моими черновиками! Моими черновиками! Он никогда не позволял такое!

Первый порыв был вытащить их! Но, как только я потянула руку, сама себя же и осекла. Дин прав. Это уже не мое дело! Надо отвыкать. Надо ломать себя.

Я, уперев руки в бока, осмотрела свой дом и обстановку: светлые тона, большие окна во внутренний дворик под чуть покатым стеклянным потолком были занавешены шторами, напоминающими паруса. Эта идиллия вызвала гадкое неприятное чувство. Я знаю его. Оно вылезает в такие минуты неприкаянности и желания большего. Оно моим же голосом тихо шепчет: «На это ты променяла свои годы учебы и стремления стать хорошим копом?» И когда он становился чересчур навязчивым, я одергивала себя и нарочно вспоминала мертвое серое лицо напарника и дырки от пуль в его теле. Я копалась в грязных мерзких моментах, когда мне хотелось не знать и не видеть всего происходящего. Они, как клеймо на боку быка, выжжены где-то внутри моей черепушки: не забыть, не сделать вид, что не было.

Сейчас я нахожусь в безопасности и у меня нормальная жизнь в счастливом браке. Всё хорошо! Всё отлично. Никто не забракован из-за гендерной или социальной непригодности.

Словно уставшая, я вернулась в спальню, даже не притронувшись к еде. Там в спальне, в которой четко чувствовался запах наших тел, я стала застилать кровать. Подобрала брошенный ремень Дина с пола и открыла платяной шкаф, чтобы убрать. Вешая его на место, я мимолетно посмотрела в сторону моих вещей на выход, которые накопились в течение многих лет прожитых в Нью-Йорке. Среди них было яркое синее платье, которое я надела в ресторан 26 августа три с половиной года назад. Именно тогда Дин предложил мне выйти замуж. Нет, это не было по стандартному прятанью кольца в бокал, в торт, в любую закуску, угрожающее быть съеденным по незнанию. Всё было без затей — как нужно. Он просто предложил мне выйти замуж, вынув кольцо и положив на бордовую скатерть, а затем начал описывать плюсы и минусы этой сделки. Именно сделки! Никакая розовая романтика не заставила бы меня в тот момент всё поменять и бросить работу. Дин говорил ровно, спокойно, без волнений и розовых соплей. Как сейчас помню, он отодвинул свечку, задув ее, чтобы не уронить и ненароком не поджечь что-нибудь, поддался через стол ко мне, положил руку на стол ладонью верх и начал загибать пальцы.

Безопасность — раз.

Спокойствие — два.

Уверенность в будущем — три.

Нормальный сон — в тот момент, я всё готова была отдать за него — четыре.

Обеспеченность и свой дом — пять и шесть.

Seven, eight,

It is great.

Nine, ten,

Play again.*

Я помню, что он что-то еще говорил и приводил аргументы: выгода, партнерские отношения, основанные на любви, что мы — два взрослых человека, бла-бла-бла… Вся эта шелуха слов уже сыпалась без дела, отнимая лишь время. Я смотрела в карие глаза, словно в гипнозе. И сказала, что согласна, убедил. Даже кольцо не взяла в руки, спокойно лежащее, будто ни при чем, на бордовой скатерти.