Интим не предлагать! (СИ)

— Что это ты задумала? — Малиновский лениво поднимается со скамейки и щурится от не по-весеннему знойного солнца. — Куда теперь собралась?

— Обратно. В ЗАГС. Будем разводиться.

— Это невозможно, — вяло перебирая ногами, излишне спокойно парирует Богдан.

— Невозможно жить целый месяц с тобой, а всё остальное ещё как возможно. Короче, я аннулирую наш договор и твои деньги мне сто лет не нужны.

— Ой, нос снова растёт.

Резко торможу и тычу указательным пальцем ему в грудь:

— Прекрати поясничать, прекрати обсмеивать каждое моё слово, прекрати вести себя как идиот! Я не буду жить с тобой — точка. Да меня бесит, что мы в одном городе живём, а ты говоришь об одной квартире! Нет, нет и ещё раз нет!

Он мягко перехватывает мою ладонь и как-то излишне нежно прижимает замок наших сплетённых рук к своей белоснежной рубашке.

— Не ври себе, Ромашкина, тебе нужны эти деньги. Очень нужны. Позарез. А как же американская мечта? Твой парень, Джон Доу[1], он же ждёт тебя.

— Откуда ты… С чего ты взял, что его зовут Джон? — изумляюсь, но он продолжает свой медовый монолог:

— Всего лишь месяц, тридцать дней, не так уж и много за столь щедрую сумму, согласись? К счастью для тебя, мой дедушка не был извращенцем и в его завещании ничего не сказано о том, что мы должны спать вместе. Нет, если ты захочешь, конечно, и сильно постараешься…

— Ты мне отвратителен, Малиновский. Однажды на речке мне к ноге присосалась скользкая, мерзкая извивающаяся пиявка, и то она не была мне отвратительна настолько, на сколько отвратителен сейчас ты.

Малиновский очень высокий, но и я не маленького роста — мы стоим друг напротив друга и смотрим в глаза, только в моих, в отличие от его, плещется искренняя ярость. А что в его глазах? Искры смеха. Ему весело.

А ещё меня обескураживает, злит, расстраивает то, что он безошибочно знает, на что давить. Он знает, как мне нужны эти деньги и знает, что как бы я не кичилась и не грозилась сжечь напалмом наше свидетельство о браке, я всё равно этого не сделаю и пойду на любые его условия.

Мне нужны эти три миллиона, ради нашей с Джоном любви! Ради моего будущего. Нужны!

Дабы не продлевать агонию, вытаскиваю ладонь из его руки и побеждённо выдыхаю:

— Присылай такси к семи вечера. Мне вещи нужно собрать.

Часть 7

Открываю дверь своим ключом, устало захожу в квартиру и сбрасываю, наконец, надоевшие каблуки. Шаркая по полу подолом свадебного платья, прохожу в единственную комнату, которая заменяет нам с Цветковой и гостиную, и спальню, и столовую.

— Поздравляю-ю-ю! — выкрикивает Анька и щёлкает хлопушкой: мою голову, ковёр и край журнального столика, заставленного мисками с салатами, покрывает разноцветное конфетти.

— Ого, мы что-то празднуем? — киваю на оливье и любимую селёдку под шубой. Даже “Советское” тут как тут. Зрит в корень Цветкова.

— Ну я просто подумала, что свадьба хоть не настоящая, но всё-таки свадьба… — Анька заводит выпавшую прядь за ухо и скромно тупит глаза в ковёр. Замечаю, что ради этого знаменательного события она даже ресницы подкрасила. — Ну как оно? — оживляется. — Штамп в паспорт поставили? Покажи-и!

— Давай потом, я что-то так устала, — тянусь взять бутерброд со шпротиной и получаю увесистый шлепок.

— Куда! А руки с улицы помыть? Знаешь, сколько дряни на одной только дверной ручке обитает?

— Ань, пожалуйста, я правда дико, дичайше устала, — накалываю бутерброд на вилку и откусываю почти половину.

— А отчего это ты устала? Ты же не огород полола, а замуж выходила.

— Лучше б я огород полола.

Говорю вполне честно и аппетит мигом испаряется, даже жуётся через великую силу. И надо же было так глупо попасть! Проглатываю ставший колом в горле кусок и тяжело поднимаюсь:

— Помоги платье расстегнуть.

— И куда его теперь деть? Красивое такое. За Джона своего ты в нём вряд ли теперь замуж пойдёшь, может, постирать и на Авито продать? Ну а что, всё деньги, — размышляет Цветкова, расшнуровывая тугой корсет. — Платье дорогое, глянь, ткань какая хорошая. Не поскупился Малиновский. Кста-ати! — заглядывает в лицо, вынырнув каким-то непостижимым образом из-за моей подмышки. — Где деньги? Ты их что, вот так просто средь бела дня по Москве в сумочке везла?

— Нет денег, Ань. Не-ту.

— Как нет?! — восклицает Цветкова и, едва не споткнувшись о подол, выбегает из-за спины. — Он что, обманул тебя?! Кинул? Я так и знала! Знала! Проклятый паршивец! Вот говорила же, пятой точкой чую, а ты высмеивала. Ну ничего, Женька, ничего, мы придумаем, как честно заработанное из него вытрясти, — гладя меня по голове причитает Цветкова. — Обязательно придумаем. Я на адвокатский форум зайду, с ребятами из юрфака пообщаюсь.

— Ань, а где сумка твоя огромная в клетку? — всё-таки запихиваю остатки бутерброда в рот и смотрю по сторонам, в поисках крепкого китайского баула.

— Жень, ну ты чего сразу в крайности?! Ты это брось! Бежать — вариант самый безнадёжный, к тому же доучиться осталось всего ничего. Понимаю — настроение поганое, но, прости, я тебя предупреждала, что что-то здесь точно не чисто. А ты? А ты и слушать меня не захотела!