Интимная Русь. Жизнь без Домостроя, грех, любовь и колдовство

Тут-то и привезли для допроса Авдотью, которая показала, что «еи по нем, Степане, бывает немалая тоска и забыть ево не может, а в том непотребном писме, чтоб тосковала упоминаетцся имянно».

Что дальше было с Авдотьей, мы, увы, не знаем, а вот об участи Степана Борисова можем догадаться. Дело происходило спустя несколько лет после выхода указа Анны Иоанновны, согласно которому колдунов и тех, кто к ним обращался за помощью, следовало сжигать на костре…

Итак, любовь на Руси не была смыслом жизни, о ней не грезили юные дочки бояр, а уж тем более царевны. Она скорее воспринималась как внешняя мистическая, колдовская сила; любовь-тоска, которой невозможно противостоять[131].

Фольклорист, историк и литературовед Александр Афанасьев (1826–1871) пришел к выводу, что наши предки воспринимали любовь как проявление стихии: «…те же буйные ветры, которые пригоняют весною дождевые облака, раздувают пламя грозы и рассыпают по земле семена плодородия, приносят и любовь на своих крыльях, навевают ее в тело белое, зажигают в ретивом сердце. Кто влюблен, тот очарован»[132]. Об этой всеохватывающей стихийности свидетельствует и любовное письмо новгородца Моисея, жившего в XV веке:

…Такъ ся розгори сертце твое, и тело твое, и душя твоя до мене, и до тела до моего, и до виду до моего[133].

…Так пусть разгорится сердце твое, и тело твое, и душа твоя [страстью] ко мне, и к телу, моему, и к лицу моему[134].

Либо он очень влюблен и мечтает о взаимности, либо перед нами снова любовный заговор! Ученые подметили, что в русских и древнегреческих заговорах метафоры и образы одни и те же: любовь уподобляется огню, болезни, а овладение предметом любви представляется насильственной акцией, направленной на тело, внутренние органы и разум[135].

В заговорах любовь сравнивается с пожирающим огнем или иссушающей смертной тоской: «…чтобы от той тоски тосковала, и сухотой сохнула, и кручиной великой, не могла бы в мыльне веником спариться, ни водою смыться и обдаваться»; «отсуши у сей рабы… тело румяное и лицо белое… и чтобы думала да сохла, горевала, тосковала и плакала по всяк день и по всяк час»[136].

Каждый раз, когда кто-то на Руси любил так сильно, так страстно, считалось, что речь идет о любви колдовской — о «присушке». Вот в 1745 году богатый, но старый, 80-летний действительный статский советник Ергольский женится на молодой и красивой вдове прапорщика Прасковье Десятовой. Вроде бы все понятно. Но брак заключен тайно в церкви на Поварской улице, за взятку священнику. А «молодой» проявляет такое сильное чувство по отношению к супруге, творит такие безумства, что окружающие настораживаются, а власти заводят дело не о мошенничестве даже, а о колдовстве.

Рекомендуем посмотреть.

Михаил Нестеров. За приворотным зельем. 1888

© Саратовский государственный музей им. А. Н. Радищева

В качестве доказательства того, что любовь эта не нормальная, а колдовская, следствие приняло душераздирающий эпизод: когда его супругу отправили под следствие в синод, Ергольский уселся перед зданием и категорически отказался уезжать. «Седчи в каляску дожидался жены… и публично при офицере сказал: “Ежели я ее не увижу, то зарежусь” — и, находясь в конечной слабости по старости лет своих, весь затрясся и стал плакать», «понеже он, Ерголской… в великом деспарате и так к ней привязался, что без нее одного шага не ступит и объявляет, что она беременна и, по-видимому, конечно она не праздна[137].

История, кстати, закончилась печально. Брак был признан незаконным, Ергольский, не перенеся потрясения, вскоре умер. А на Прасковью завели «волшебное» дело в синоде. Следствие установило, что она якобы «лечила травами», а при обыске у нее нашли — о ужас — сушеную жабу. Мало того, под видом лекарей она приводила к Ергольскому известного арбатского шептуна Харитона Корнилова, который нашептывал на водку…

Что применяли женщины для присушки и осушки, мы расскажем в главе 19. А вот мужчины в любовной магии чаще всего использовали особые «магические письма». Помните историю о Степане и Авдотье? Она не была единственной в своем роде.

В XVIII веке крестьянин Василий Герасимов пожаловался своей помещице, что церковный дьячок Максим Дьяконов магическим письмом так приворожил его дочь, что та, мол, от страсти аж «рубахи раздирает». Она прижила с ним незаконно двух детей. Мать с отцом терпели всю эту историю, пока однажды дьячок не выронил случайно это волшебное письмо. Тут родне все стало понятно: конечно, дело в колдовстве!