После отъезда товарищей в жизни нашей колонии наступило затишье. Все вошло в прежнюю колею. Возобновились наши вечерние встречи и беседы. Владимир Ильич углубился в повседневную работу. Он внимательно следил за деятельностью думской фракции большевиков и разрабатывал тезисы для выступлений членов фракции. Главное свое внимание он по-прежнему продолжал уделять «Правде».
Бывали моменты, когда обычно жизнерадостный Владимир Ильич становился задумчивым. Он молча ходил по комнате, иногда останавливался у окна и долго смотрел на поля, за которыми шла российская граница. Казалось, мысли его стремились перелететь через границу, на родину, в то время для него недоступную.
С наступлением весны участились наши прогулки по окрестностям Кракова. Мы мечтали поехать на несколько дней в Татры, но Владимир Ильич никак не мог выкроить для этого времени. Он очень много работал и по вечерам, когда в кухне собирались остальные члены колонии, оставался в своей комнате.
Здоровье Надежды Константиновны ухудшалось: начались частые сердцебиения, появились и другие симптомы базедовой болезни. Владимир Ильич забеспокоился. Надежда Константиновна не хотела обращаться к врачам. Наконец общими усилиями удалось уговорить ее, и она пошла к одному из лучших невропатологов Кракова. Тот посоветовал поехать на несколько месяцев в горы.
Долго обсуждался вопрос, куда ехать. В конце концов остановились на находящейся у подножия Высоких Татр деревушке Поронин. В климатическом отношении Поронин подходил для лечения Надежды Константиновны. Там, кроме того, были условия для спокойной работы и то преимущество, что жизнь была дешева.
Владимира Ильича тревожило, не отразится ли переезд в Поронин на сношениях с Петербургом, и он просил меня разузнать все, что касалось почтовых сообщений. Выяснилось, что нужно было отправлять корреспонденцию всего на несколько часов раньше, чтобы она попадала на тот поезд, с которым Владимир Ильич посылал ее из Кракова. Это вполне его устраивало.
Поронин был фактически предместьем известного курорта Закопане — излюбленного летнего местопребывания польской интеллигенции, студенческой молодежи, политэмигрантов. Из знакомых там жили товарищ Вигилев (впоследствии советский консул в Польше), доктор Бжезинский (бывший народоволец), доктор Длуский (директор туберкулезного санатория), писатель Серошевский, с которым
Местное население состояло из так называемых гуралей. Это был своеобразный тип польских горцев. Высокие, худощавые, они носили живописные костюмы из белого корта, расшитого цветными узорами; брюки тесно охватывали ноги, наброшенные на одно плечо «гуньки» из того же материала напоминали гусарские накидки. Многие гурали были профессиональными проводниками. Свободное от экскурсий время они проводили в кафе в беседах с туристами, оставляя женщинам хозяйственные и полевые работы.
Владимир Ильич неодобрительно смотрел на это «кафейное», как он выражался, братание, деморализовавшее горцев. Сам он не интересовался «ка-фейной» жизнью и бывал в Закопане только по пути в горы.
Природа Татр отличалась от природы знакомых Владимиру Ильичу швейцарских Альп. Здесь не было переходного травяного пояса, доходящего в Альпах до двух тысяч метров над уровнем моря. Уже на высоте тысячи метров в Татрах начинался неширокий пояс «косоджевины» — низкорослых хвойных деревьев. Затем без перехода проступали совершенно голые скалы. Подъем на вершины бывал местами очень крут и доступен только опытным туристам при помощи вделанных в скалы железных скобок.
Владимир Ильич ценил то, что, в отличие от швейцарских Альп, в Татрах можно было в течение одного-двух дней взобраться на любую вершину. Ни гостиниц, ни фуникулеров, ни киосков с сувенирами, поражающих обычно своей безвкусицей и пошлостью, в Татрах тогда не было. В нескольких долинах были примитивные туристские хижины-схрониско с деревянными нарами и соломенными матрацами, часто даже без сторожей; туристам предоставлялась возможность самостоятельно в них хозяйничать, пользоваться дровами и т. д. Только в долине озера Морское око было проложено шоссе и имелась единственная в горах гостиница.
Культура швейцарских Альп, где можно было доехать до многих вершин на фуникулере, не прельщала Владимира Ильича. Главную прелесть горных экскурсий он видел в преодолении трудностей подъема и в многообразии впечатлений, которые давал самый процесс подъема в горы.