Наказания – забавная вещь. Многое в отношениях Господина и подчиненной связано с болью – с тем, чтобы ее причинить и… выдержать. Наказание ударами или тростью по некоторым сомнительным правилам игры доставляет мне удовольствие и возбуждает меня, но в этот раз… Я испытывала угрызения совести из-за того, что разочаровала его. Меня угнетала мысль о том, что он счел это настолько неизбежным, что продумал наказание заранее. И внезапно, лежа на кровати в отеле вдалеке от дома, с пылающими от боли сосками и израненным языком, после того, как меня заставили проделать нечто ужасное и унизительное, я почувствовала себя невыносимо одиноко.
Да, я понимаю, что именно это должно быть результатом наказания. Я просто не думала, что шесть палочек и полдюжины резинок сделают свою работу так хорошо.
Немного успокоившись, я попыталась вытереть слезы, не задевая палочки. Рыдания превратились во всхлипывания, и наконец раздался его голос.
– Ты поняла, почему я наказал тебя подобным образом?
Я сглотнула через палочки, прежде чем прошипеть «да», закрыв глаза от звука собственного голоса.
– Я наказал тебя так, потому что ты – маленькая глупая девчонка, и именно так наказывают маленьких глупышек.
Будь я в обычном расположении духа, я бы что-нибудь сказала, хотя бы закатила глаза, услышав «девчонка». Но сейчас я лежала молча, испытывая чувство стыда, пытаясь не пустить слюни, и мой язык горел от боли.
– Ты маленькая глупая девчонка, верно?
– Ударь себя еще раз.
Еще до того, как мне пришла мысль о неповиновении, моя рука уже двигалась, выполняя его желание. Я поблагодарила его.
– Скажи это.
Я вздохнула. Открыла рот. Закрыла. Попыталась снова.
Внезапно палочки уперлись мне в зубы, когда я попыталась заговорить, хотя еще несколько секунд назад все было иначе. Позор был очевиден, хотя слова из-за обездвиженного языка прозвучали невнятно:
– Я маленькаяглупаядевчонка.
– Маленькие глупые девчонки плюют на других, верно?
Я заскулила, выражая согласие со всем, что он говорил, со всем, что могло прекратить это, поскольку боль и унижение были нестерпимы.
– А сейчас ты можешь сказать, что плюешь на меня?
Я издавала нечленораздельные звуки, которые не говорили ни о чем, кроме моего отчаяния.
– Нет, не могу.
– Так попытайся! – прошипел он.
А затем, конечно, все стало хуже.
– Положи руку между ног. Что ты чувствуешь?
Я вспыхнула. Я знала, что я буду чувствовать, несмотря ни на что. Я была совершенно мокрой. Удары ладонью становились все более влажными, что выдавало меня с головой, даже без тех доказательств, которые оставались у меня на пальцах.
– Стесняешься сказать? Прижми пальцы к своему высунутому языку. Попробуй себя на вкус. Скажи, что ты чувствуешь.
Я протянула руку к горящему от боли рту и ощутила вкус того, как мое тело предало мой разум, своим дрожащим языком. Сжав зубы, я сказала ему то, что он уже знал:
– Я мокрая.
– Что?
В этот момент моя ненависть к Джеймсу была столь же велика, как и желание повиноваться ему. Я хотела превзойти его в своем подчинении. Для меня это было состязанием, и я могла выиграть, только не проявив малодушия. Бредовая идея? Возможно. Вероятно, причиной мог быть мой онемевший язык. Я выдавила сквозь зубы:
– Я мокрая.
– Хорошая девочка.
Чувство ненависти исчезло, и я испытала прилив гордости наряду с легким приступом паники от ощущения того, насколько управляемой я становлюсь.
– А теперь доведи себя до оргазма. Когда я услышу, как ты кончишь, ты сможешь снять зажимы.
Я действительно не знаю, спасло ли ситуацию, если бы я кончила легко при таком отношении с его стороны. Стоило постараться, но язык так болел и я с таким трудом сглатывала слюну, что наряду с глубоким чувством унижения и раскаяния это отвлекало меня, и я не могла достичь оргазма быстро. К тому времени как я молила его дать мне возможность кончить, голос мой срывался, был полон отчаяния и неразборчив, а тело ломило от боли, и я чувствовала себя совершенно обезоруженной. Я была полностью в его власти и, так или иначе, больше никогда не допустила бы подобной ошибки.