Интимный портрет дождя или личная жизнь писательницы. Экстремальные мемуары.

Какие они были? Мама — красивая в полном смысле этого слова, русская красавица, и очень моложавая. На улице ее часто принимали за рослую девочку. Пухленькая, розовощекая, с полными губками и большими серыми глазами, чуть растерянными от близорукости. Ее книги выходили посмертно, она не дожила ни до чего хорошего. Наверно, потому, что талантливые долго не живут и часто остаются безвестными... Отец был худощавый, энергичный, голубоглазый, с каштановыми кудрями и рыжеватыми усиками. Похожий на юнца, и никто не верил, что он ветеран ВОВ. Он уже не надевал боевые награды после неприятностей Девятого Мая, когда прохожие обозвали его «юнцом бессовестным». Он стеснялся своей моложавости, никогда не пользовался инвалидским удостоверением (контузия, осколок в позвоночнике, приступы ярости, из-за чего не мог работать в штате: дрался). Мама была родом из Твери, с девяти лет работала тапером в местном кинотеатре, у нее был абсолютный слух и способности импровизатора. У мамы были младшие сестра и брат. В сущности, они и сейчас есть, это мои тетя Зина и дядя Юра (были тогда, когда писалась эта книга. Сейчас дяди Юры уже нет. А тетя Зина лежит, парализованнная после инсульта, у меня – я забрала ее из Твери). Моя бабушка — мамина мама — была учительницей младших классов в общеобразовательной школе, а дедушка — бухгалтером и музыкантом, по вечерам он подрабатывал в городском саду, дирижировал оркестром. У него было больное сердце. У мамы и ее сестры — тоже. Это передалось от него всем Филипповым, кроме дяди Юры, он рос здоровым веселым ребенком. С войны вернулся инвалидом. Дедушка, Николай Дмитриевич, был родом из Риги, а бабушка, Ольга Николаевна — из Солигалича Костромской губернии. Потом они жили в Москве, но вскоре переехали в Калинин, который был в то время необычайно красив, весь в зелени, с литыми чугунными решетками, церквами, реками (их там шесть — Тверца, Волга, Лазурь, Тьма, Тьмака, и даже свой Иртыш), с роскошными пляжами из белого кварцевого песка, со старинными купеческими особняками и Екатерининским дворцом. Калинин был курортным местом, туда на лето съезжались дачники из Москвы и Ленинграда. В Твери жила тетя Маня, моя няня, у нее был выговор такой чудной, белорусско-воронежский. Но с тетей Маней мои родичи познакомились уже потом, спустя много лет, когда канула в прошлое война, когда многое в стране произошло и когда родилась Я. Долго я не умела говорить, а заговорила сразу на «теть-Манин» манер...

Мама познакомилась с отцом незадолго до войны — она в то время училась в Московской консерватории. Это был день трагический — погибла папина мама, моя бабушка Соня, о которой я потом столько слышала и на которую, говорят, я похожа. Папе тогда было восемнадцать. Война разлучила моих родителей, но потом они снова нашли друг друга (это целая история, но останавливаться на ней я не буду), чтобы никогда не расставаться. Родителей почти всегда видели вместе. Даже стиркой и уборкой занимались вместе. Вдвоем шли в магазин, когда обламывались им деньги, до отказа забивали холодильник продуктами, чтобы хватило на-подольше.

Они очень любили деревню в лесу, где на все лето снимали дачу. На дачу мы ехали на грузовике, со всеми пожитками и рыжим Алтыном. Это было весело и далеко. Деревня Протасово, леса, две реки, поля с пшеницей и горохом, грибы и ягоды. В лесу за домом была «Ежовая поляна» — так придумал папа. Там, в можжевельнике и соснах, на солнечном пятачке, они целыми днями строчили свои стихи и прозу, там висели гамаки, была сумка с едой, в кустах шуршали ежи, иногда они вылезали на поляну, подходили к пням и долго смотрели, как пишут родители. Я, Игорь и кот Алтын рядом объедали чернику с кустов. Кот очень любил ягоды.

Иногда родители ссорились. Однажды даже подрались. Иногда им вдруг начинало казаться, что мы с братом растем как трава в поле, и они с рвением хватались нас воспитывать. И тогда для нас черные деньки наступали. Нам нравилось быть травой.

Однажды нас стали учить музыке, мы сопротивлялись, и мама отступилась в конце-концов, безмерно расстроенная. Она была профессиональной пианисткой, и в дни безденежья подрабатывала частными уроками. Папа добывал хлеб переводами, сценариями, рецензиями, выступлениями и газетными публикациями. Работоспособность у него была колоссальная, сутки напролет просиживал за письменным столом.

Папа был энциклопедически образован. Казалось, нет в мире чего-нибудь такого, чего бы он не знал. Однажды моя тетя, гостившая у нас, сказала, что появилась новая переводная книга какого-то малоизвестного (не помню уж) зарубежного автора. Папа тут же назвал эту книгу и перечислил все, что им написано, и биографию автора. Тетя не поверила. Тогда отец влез на стремянку, достал эту книгу, и раскрыл предисловие. Тетя прочла — все верно. Она была потрясена памятью отца.