Интонация. Александр Сокуров

Я понял, что такое сценарий, только в 1981 году, когда несколько вариантов «Тютчева» отписал. Я наконец понял структуру, понял на интуитивном уровне соотношение фабулы и сюжета — то, чему нас еще в институте тщетно пытались обучить.

Что это был за проект — «Тютчев»?

Саша был в восторге от дирижера Геннадия Рождественского. Он хотел снять его в картине в главной роли. А под кого подходит Рождественский? Под Тютчева! Давай? Давай!

И вы написали несколько вариантов сценария?

Четыре или пять. Но это не оттого, что Александр Николаевич не принимал. Заворачивали! А потом похоронили окончательно. «Слишком мрачно показана эпоха. Непонятно, как в такую мрачную эпоху могло родиться светлое имя Пушкина». Вот что дословно было нам сказано. После «Одинокого голоса человека» началось битье морды Александру Николаевичу со стороны советской власти, и до меня это доносилось, но только в качестве закрытия сценариев. А его гэбня таскала и мяла. У него на веревочке за окном висели какие-то письма и документы в целлофане. Если обыск будет, он обрежет эту веревочку, и они упадут в снег. И это был не психоз — это была реальность. Реальный человек на студии представлял органы, и пытались Александра Николаевича завербовать. Так что, может быть, согласись он — и был бы у нас сейчас другой президент, из той же организации. Но не сложилось. Александр Николаевич некстати проявил свое упорство и не поддался (смеется). Так что по нему прошлись вовсю. Обыски в монтажной… В институте еще началось — хотели смыть «Одинокий голос человека». Это все очень серьезно было. Принесло ли это ущерб психике? Александру Николаевичу — точно принесло. Еще и смерть Тарковского добавила, которую он переживал настолько тяжело, что был в полной депрессии, в полной! И загремел в больницу. Тут картины закрывают, а еще и Тарковский умер, ангел-хранитель.

А как ему Тарковский мог помочь из‐за рубежа?

Ну как, морально! Когда там говорит Тарковский, что в России остался его наследник и великий режиссер, как вы думаете, помогает это молодому человеку?

Тарковский в зеркале Сокурова

Сокуров весьма скептически, даже раздраженно относится к сравнениям своего творчества с фильмами Тарковского: «…Забавно, когда говорят, что мои фильмы похожи на его фильмы. Это более чем поверхностное суждение»[8]. Он не считает Тарковского учителем и отрицает какое-либо влияние на себя. Однако образ Тарковского для него очень значим, недаром это единственный кинорежиссер, ставший героем документальной картины Сокурова «Московская элегия». Тарковский для Сокурова больше чем просто великий режиссер — это заступник, друг. И в «Московской элегии» особое отношение Сокурова к Тарковскому хорошо чувствуется: получился очень личный фильм, неравнодушное и скорбное воспоминание о близком человеке.

^{Кадр из фильма Андрея Тарковского «Ностальгия»}[9]

Картина состоит преимущественно из документальных съемок 1982–1985 годов, когда Тарковский работал над «Ностальгией» и «Жертвоприношением», в том числе здесь есть кадры со съемочной площадки «Жертвоприношения» и даже из больничной палаты, где Тарковский лечился от рака. Использует Сокуров и материалы из художественных фильмов: эпизод из «Заставы Ильича» Марлена Хуциева (там молодой Андрей Арсеньевич появляется в качестве актера), финальную сцену из «Зеркала» и, конечно же, фрагменты из «Ностальгии».

^{Кадры из фильма Александра Сокурова «Московская элегия»}

Контрапунктом выступает историческая хроника: похороны Брежнева. Генсек умер в тот же год, когда Тарковский уехал за границу. И так же как отъезд стал важным водоразделом в жизни режиссера, смерть Брежнева разделила жизнь всей страны на «до» и «после». Телерепортажи 1982 года показывают замершую жизнь по всему Союзу: минута молчания остановила конвейеры, поезда, машины на улицах… Общая растерянность перекликается с чувствами самого режиссера — только не Тарковского, а Сокурова. Тарковский же решительным жестом закрывает окно, заглушая поток пафосных речей о прощании с дорогим Леонидом Ильичом — провокационный и символичный кадр.