Интриган. Новый Петербург

Сердце бешено колотилось, взор туманили радужные пятна, но я швырял и швырял в манородных куски кирпичной кладки, понимая, что прорыв фланга значительно перевесит чашу победы в нашу сторону.

Рита помогала хоронить подонков под толщей породы, что становилась все тяжелее и требовала все больше маны для сдерживания.

Возможно, искусственные чародеи необычайно могучи, однако по роду и духу оставались типичными псами с городского дна. А у этих кадров закон один — нападай толпой и гноби слабого.

Если же слабый внезапно показывает зубы и дает отпор, весь боевой запал улетучивается из их гнилых душонок. Как уже говорил, можно вручить трусу пулемет, но героем это его не сделает.

Мало обладать дурной силой — нужно не бояться ее применять и твердо знать, за что сражаешься. И как показала практика, промытые мозги вовсе не означают железную волю и нерушимый порыв.

Голь и шантрапа не могла понять великих идей так же, как рядовой гражданин не может понять, каково быть миллиардером.

Любая пропаганда для них — за гранью осознания, а вот что доходит быстрее всего — так это возможность безнаказанно грабить и мстить всем, кто хоть на ступеньку выше на социальной лестнице.

И когда набег пошел не по плану, мелкие бандиты тут же поплыли и заметались, как крысы на сковородке. Мы же прекрасно осознавали, что стоит на кону, и не жалели сил, закапывая тварей все глубже.

Когда же курган поднялся выше близстоящих зданий, грянул оглушительный взрыв, и во все стороны быстрее шрапнели брызнуло красное крошево.

Каким-то чудом врагам удалось объединить усилия и пробить саркофаг, однако вместо того, чтобы перейти в контрнаступление и наказать обидчиков, остатки волшебной своры помчали прочь, очертя головы.

— Уничтожьте всех! — крикнул, взмывая в воздух. — Не дайте им добраться до соседнего отряда!

Повторять не пришлось — топочущий и вопящий поток хлынул вслед за беглецами, снося их целыми дюжинами.

Тем более, на подступах к площади улица расширялась, и всадники легко взяли в клещи теперь уже улепетывающих противников.

Я же поспешил в порт — проверить северный фронт и по возможности прорвать блокаду. И еще не подлете понял, что здесь быстрой победы достичь не получится.

Ни у морпехов, ни у ополчения, ни у городовых не осталось моторизированных или конных соединений для стремительного натиска. Даже под Орестом убили коня, а его самого ранили в плечо.

Из-за невозможности перехватить инициативу, между защитниками и налетчиками завязалась вялотекущая уличная перестрелка.

Первые не могли продвинуться ближе из-за вражеских колдунов, вторые плевать хотели на пальбу с тыла и быстрым маршем шли на встречу с центровой колонной.

Положение интервентов усугубляла еще и своеобразная партизанская война, развернутая в прилегающих строениях.

Из окон и с крыш непрерывно стреляли — вразнобой, не целясь, из чего попало — от старинных пистолей до мелкокалиберных винтовок.

Встречалось и более экзотическое вооружение вроде наполненных горящим маслом кувшинов и ночных горшков.

Когда же горючка заканчивалась, в ход шло естественное содержимое, нанося врагам непоправимый моральный ущерб.

И что самое удивительное, на «зашквар-бомбы» ублюдки реагировали острее всего — еще бы, ведь пулю пережить можно, а однажды опущенный — навеки опущенный.

В отместку за несмываемый позор по окнам били магией, и строения вдоль улицы выглядели так же, как после рейда бронепоезда.

Фасады горели, кровля проваливалась, хороня под собой храбрых до безрассудства защитников, а мостовую сплошь устилал битый кирпич.

И хоть прямого ущерба от такого сопротивления — кот наплакал, врагам приходилось отвлекаться, и продвижение волей-неволей замедлялось.

Что играло ключевую роль, ведь допустить слияния отрядов ни в коем случае нельзя, иначе их потом не одолеть.

Поэтому, несмотря на усталость, приземлился на передовой и приготовился незамедлительно возглавить наступление, как вдруг услышал знакомый окрик. И хоть грохот на баррикадах стоял страшный, радостный вопль все равно достиг адресата:

— Гектор!

Мне на шею бросилась Варвара с перебинтованной головой и довольной щербатой улыбкой.

— Как дела? Какие новости? Меня вот до ефрейтора повысили, гы… Правда, я не знаю, что это значит, но все равно приятно.

— Южный фронт прорван, — я махнул сидящему поодаль Оресту и тот, поморщившись, показал большой палец.

Наследник Пушкиных использовал странную магию, подобной которой наблюдать еще не доводилось. Он держал в руке укороченную винтовку с револьверным магазином, которая вместо пуль стреляла тонкими огненными лучами.

Одновременно с этим чародей перегородил улицу прямоугольным полупрозрачным щитом, благодаря которому потери исчислялись единицами, а не сотнями.

Пан помогал поддерживать заслон, а Николай Григорьевич метал в противника колдовские гранаты из заправленных лавой керамических шаров.

Толку от них было немного — враги находились в постоянном движении, а защитникам постоянно приходилось их догонять, и эффективность стрельбы сводилась до минимума. Вот если бы что-нибудь (или кто-нибудь) остановили ублюдков — тогда разговор бы пошел иначе.