Интриган. Новый Петербург

Полицейские отстреливались, как могли — лежа, сидя, ползя по обагренному мрамору ступеней, зажимая открытые раны и стоически терпя боль. И лишь оказавшись на возвышении, бойцы совместными усилиями отогнали беснующуюся толпу.

Резня переросла в вялую перестрелку, однако с улицы валом перла голь, ведомая крепкими молодчиками с безумными звериными взорами. И вскоре стало ясно, в чем причина нечеловеческой жестокости и полного бесстрашия пред лицом смерти.

— Держите вход! — крикнул Пушкин, подтолкнув двух магистров к резным двустворчатым дверям. — А вы — окна!

— Кто назначил вас главным? — спокойно спросил Генрих, глядя на соперника, как немецкая овчарка — на старого бульдога.

— Я сам себя! — с вызовом бросил крепыш с бакенбардами. — А вы хотите это оспорить? Я тоже воевал, хоть и не досиделся до адмиральского чина. Но знаете что — моря и кораблей я здесь не вижу. Так что будьте добры — не мешайте.

— Хватит собачиться! — Распутина встала между мужчинами и подняла ладони. — Никто из благородных командовать не будет, иначе вы друг друга перебьете — никакая толпа не понадобится. Эвакуацией займется Академия, как нейтральная сторона. К тому же, это я научила вас магии, так что позвольте тетушке Софии разобраться в ситуации как в старые добрые времена.

— И что вы предлагаете? — Николая Григорьевича так и подмывало перейти на ты, но женщину в черном он откровенно побаивался и всеми силами пытался соблюдать этикет. Хотя из его уст витиеватая вежливость звучала столь же неуместно, как стихи Блока в исполнении пьяного гопника.

— Предлагаю окружить здание барьером по периметру и держаться до подхода войск. Обер-прокурор может запросить поддержку у войсковых частей.

— Я пытался, — Юстас достал из нагрудной кобуры наган. — Связи нет.

— Бунтари перерезали кабеля? — удивился Земской. — Думал, они только витрины бить горазды.

— Это не просто бунт, — я потер подбородок, разглядывая стыки плитки под ногами. — Заговорщики нанесли первый удар. Вся верхушка города — в одном месте. Если не спасемся — второй атаки и не понадобится. Не знаю, воспользовались ли они ситуацией, или загодя все подстроили, но факт остается фактом — мы в ловушке, и нас попытаются уничтожить любой ценой.

— Опять этот треп! — со мной Пушкин позволил куда больше вольностей. — У вас паранойя. Вы очень любите выдавать желаемое за действительное. А действительность проста — чернь давно не били, вот она и взбесилась от вседозволенности. Права ей подавай, нормы, условия — и вот результат. Но ничего — я этих псов в два счета проучу.

Меж пальцев крепыша проскочили огненные дуги, а черные глаза вспыхнули, как раздутые угли.

— Нет! — я шагнул к нему. — И думать забудьте.

— Да как ты смеешь мне указывать, щенок!

— Хватит! — осадил его Юстас. — Говорите с Гектором — значит, говорите со мной. Он — мое доверенное лицо.

— Да мы уже поняли, — оружейник осклабился, но пламя погасил. — Ловко вы все обстряпали.

— Вы меня обвиняете?

— Хватит! — крикнула Распутина, и над головами спорщиков грянул гром. — Гектор, продолжай.

— Магию сложно держать в узде, — перевел взгляд на ладони — ожог на правой почти зарубцевался, но, похоже, останется со мной навсегда как напоминание о том, что если вдохновляешь кого-то своими идеалами, то должен соответствовать им в первую очередь. — Еще сложнее сдержать себя, когда жизнь висит на волоске.

И самое сложное — это притупить и преодолеть ненависть к врагу. Боюсь, в пылу боя могут пострадать невиновные. А вы представляете, сколько людей может положить чародей вашего уровня. Даже случайно. Просто ярость застит разум — и перестараешься. Вольешь больше силы, чем нужно. И одним махом сметешь сотню. Или две.

И на ком будет эта кровь? Не на конкретном дворянине, а на всех благородных. Ведь народу объяснят, что работяги просто боролись за свои права и лучшую жизнь, а обезумевшие от безраздельной власти богачи сожгли их дотла.

Эта весть вмиг разлетится по всей колонии, а купленные газетчики и репортеры представят все в лучшем свете. Когда на передовицах появятся заваленные трупами улицы, когда начнут печатать крупные планы изуродованных магией женщин и детей — восстанет не только Петербург.

Восстанут все крупные города, и люд пойдет войной на дворян. В их глазах мы уже обнаглевшие толстосумы, угнетатели и эксплуататоры. А теперь станем еще и массовыми убийцами. И заговорщики обязательно будут рядом — и направят гнев в нужное им русло. И тогда революции не избежать. Вот чего добиваются предатели. В этом я уверен на двести процентов.

А значит — никакой боевой магии, только щиты. Это ясно? — обвел всех хмурым взором. — Тот, кто применит колдовство против толпы — первым попадет под подозрение. Любое колдовское убийство будет воспринято как диверсия, направленная на подрыв государственного строя. Это ясно?

— Чушь собачья! — отмахнулся Пушкин. — Нет никаких заговорщиков. Есть только потерявшая берега чернь и шантрапа.

— Я поддерживаю Гектора, — сказал Генрих. — Применять магию против толпы — это верная смерть.