Интриган. Новый Петербург

Хозяйка подошла к секретеру и взяла конверт, лист с вензелями и перьевую ручку.

— Может, взять чего-нибудь покрепче? Раз уж я встала.

— Я не пью. Так что лучше чаю.

— Правда? — колдунья вернулась на место и облокотилась на столешницу. Халат при том чуть распахнулся, открыв взору куда больше, нежели положено по этикету. — И давно бросил? Неужели война отводит дурные привычки? Думала, только усугубляет.

— В нетрезвую голову чаще попадают пули, — улыбнулся, стараясь глядеть поверх чарующих глаз. — Так что война приучила держать разум в ясности. Так проще заметить опасность.

— Понимаю, — с легкой ноткой разочарования ответила Софья, словно надеялась на совсем иной ответ, который привел бы к иному развитию событий. Но получив своего рода отказ, волшебница быстро начеркала несколько строк, разогрела палочку сургуча и запечатала конверт. — Прошу. Удачи в разгадке.

— Премного благодарен, — встал и откланялся, понимая, что встреча закончена.

— Будь осторожен, — женщина положила подбородок на сцепленные «мостиком» пальцы. — Карл — весьма… специфичная личность. Возможно, мое письмо остудит его задор. Возможно, распалит еще больше.

Я вернулся в «люкс» и умудрился снова заснуть. На любой войне сон — роскошь, есть время и возможность — пользуйся. В половину десятого меня разбудила Рита и сообщила последние новости — звонила Николь, в Академии Наук черновиков и рукописей Парацельса нет. Я показал подруге конверт с адресом на обратной стороне и подмигнул — переживать пока не о чем, расследование продолжается.

После плотного завтрака пришлось опять подниматься к Распутиной с поклоном и просьбой. Мою машину сожгли у здания суда, мотоцикл Риты спалили еще раньше, а приставать с подобными вопросами к едва знакомым магистрам не только неловко, но и опасно — сейчас утечек допускать ни в коем случае нельзя.

После погрома авто вновь из средства передвижения превратились в роскошь, но нам нужны колеса не для веселых покатушек, а для работы. И Софья, похоже, это прекрасно понимала — и положила на стол ключ зажигания с изысканным золотым брелоком.

Ничего не спрашивала, не уточняла, лишь взглянула как на троечников, в очередной раз забывших дома и учебники, и тетрадки, и головы, и кивком указала на дверь.

Спортивный красный «баклажан» покатил по указанному адресу. Хотя с таким количеством блокпостов и застав можно было пойти пешком — останавливаться приходилось буквально через каждый километр и проходить досмотр и проверку личности.

Много времени процедура не занимала — и я, и спутница успели примелькаться в ходе недавних событий, и городовые очень часто узнавали нас в лицо.

И больше всего поразил последний КПП на маршруте, где совсем юные полицейские — считай, вчерашние курсанты — выстроились на обочинах почетным караулом и встретили нас воинским приветствием.

Приятно, ничего не скажешь. А вот пожарища, руины и накрытые брезентом тела на истоптанных и заваленных битыми стеклами газонах навевали стойкие воспоминания о многочисленных горячих точках, посещенных за годы «полевой» службы.

С высоты шпиля последствия беспорядков казались лишь зонами на карте — вот тут уже потухло, здесь еще горит, а вот это неплохо бы заштриховать.

Но вблизи все выглядело так, словно город на сутки осадили готы или монголы. Мы ехали по некогда богатым и благополучным районам, наиболее пострадавшим от бесчинств босоты.

Здесь в основном строили каменные или кирпичные особняки, от которых остались только обгоревшие стены. Если же хозяева предпочитали дерево, то среди почерневшей и растрескавшейся земли торчали каминные трубы, напоминая фотографии разбомбленных и спаленных дотла деревень.

Несмотря на близость океана и свежий соленый бриз, запах гари и горелой плоти преследовал повсюду. Не помогали ни надушенные платки, ни колдовские вихри и заслоны. Кровь пропитала каждую плитку, каждую пядь земли, и вряд ли стойкий запах смерти когда-либо покинет эти кварталы.

Но это все наживное — дома, мебель, деньги — черт бы с ними. И все же неоднократно видел ревущих жен и матерей, обнимающих брезентовые мешки.

Видел бесцельно слоняющихся по тротуарам девушек в разорванных юбках и блузках. Они бродили среди рабочих, пожарных и городовых, и никому не было дела до их горя, никто не пытался утешить их бесчестье и позор.

Я видел избитых, испачканных в крови детей, что безучастно сидели на пепелищах или хвостиками бродили за солдатами, в то время как те грузили в кузова и прицепы то, что осталось от родителей.

Боль и ужас встречались еще чаще, чем шлагбаумы — буквально на каждом углу, каждом перекрестке, каждом шагу. И чем больше это видел, тем сильнее впивались пальцы в руль и тем громче скрипели стиснутые зубы. В какой-то момент Рита не выдержала и положила ладонь на окаменевшее от напряжения предплечье. И шепнула:

— Мы найдем их. Клянусь.

— Найдем, — процедил, играя вздувшимися желваками. — И три шкуры с них спустим.

— Прости, если это не мое дело, но… откуда столько рвения? Это же не твой мир.