Интриги дядюшки Йивентрия

Тот, полностью голый, не считая лихо повязанного зеленого шелкового шарфа, бежал, широко расставив руки, и старательно издавал то самое жужжание. Похоже, он решил вернуться к профессии пилота. Поравнявшись с нахмурившимся Йозефиком, великий ас заложил крутой вираж и, надсадно жужжа, устремился прямо в забор. Молодой человек уже хищно ухмыльнулся, предвкушая героическое самоубийство бывшего кумира, к которому теперь питал исключительно негативные чувства. Однако Мону его удивил. Невзирая на грушеподобность и дряблость фигуры, рахитичность ног и бледность задницы, он с легкостью взбежал по отвесной стене, на мгновение замер на вершине и с протяжным воем спикировал на другую сторону. Жужжание постепенно затихло вдалеке. Обалдевший Йозефик продолжил обход забора.

Забор не мог изобразить ничего интересного из своей выветрившейся кладки, поэтому молодой человек осматривал окрестные луга. Единственное разнообразие в их облик вносили торчавшие местами бугорки. Некоторое время Йозефик гадал об их возможном происхождении, но так ничего и не придумал. Решил проверить лично.

Оказалось, что он неправильно определил расстояние до бугорков, пройти пришлось значительно больше, чем он рассчитывал. По мере приближения очертания становились все четче и волосы на голове становились дыбом все в более массовом порядке. То, что издали казалось бурой кочкой, вблизи оказалось покрытым ковром из плюща, изъеденным ржавчиной остовом автомобиля. На заднем сиденье сидели три скелета. Два больших и между ними совсем маленький.

– О боги! Этот безумец погубил даже ни в чем не повинную обезьянку! – крикнул Йозефик в праведном гневе, ведь его тоже чуть не приняли в клуб скелетов на заднем сиденье, судя по количеству бугорков в окрестностях, довольно многочисленному. Это было чистого вида плевком в лицо последнего вир Тонхлейна. Такого он простить не мог.

Пока Йозефик шел обратно к забору, в душе его бурлили очень нехорошие чувства. Раньше он не только не дал бы им разгореться с такой силой, но даже появиться на горизонте не позволил, теперь же все было по-другому. Недавний инцидент серьезно перетряхнул его представления о жизни.

Поверх клокочущего огненного моря ненависти к Мону, к его проклятущей лысой башке, к его тухлой мозоли на пальце, к его клопиному брюху и бледной заднице парило прохладное чистое небо сознания. Оно, будто мурлыкая себе под нос, спокойно и методично перебирало все самые жестокие виды пыток и их наиболее удачные комбинации для как можно более мучительной и продолжительной казни барона Монтуби Палвио Толжеса вир Байнхайна. На помощь приходили врезавшиеся в память картинки из учебника биологии, но больше, конечно, помог учебник истории. Его красочная сухая жестокость подходила сейчас более всего.

Обнаружение в заборе тяжелых железных ворот прервало размышления Йозефика о прекрасном. Ворота были изъедены ржавчиной, почти сросшиеся петли недвусмысленно характеризовали нерегулярность их использования. На грязно-рыжей поверхности выделялась подернутая патиной и птичьим пометом табличка. Пришлось протереть ее носовым платком, что привело его в антисанитарное состояние. Надпись на табличке привела Йозефика в замешательство:

Луприанский психиатрический хоспис строгого режима № 29

Йозефик дважды прочитал надпись, водя пальцем вслед за изящными буквами.

– Вполне ожидаемо, что уж тут.

Он постучал в ворота, но те были столь стары и тяжелы, что не соизволили отозваться сколько-либо громким звуком. Виртуозное применение подвернувшегося под руку булыжника все же выдавило из несговорчивых створок гулкий звон и облако сизой пыли. Йозефик не рассчитывал на скорый эффект, поэтому занес руку с булыжником для второго удара, но створки неожиданно легко распахнулись, и перед ним предстал дряхлый старик в докторском халате поверх старомодного костюма. Его лицо было обезображено аккуратной бородкой фасона «лопата» и очками в золотой оправе со столь толстыми линзами, что они напоминали стеклянные шарики.

– Добрый день, добрый день. Это Луприанский двадцать девятый? – выбрасывая булыжник за спину, осведомился Йозефик и постарался изобразить на лице выражение деловой озабоченности.

– Теперь да, солнышко, теперь добрый. Всегда да, всегда двадцать девятый. Ох, где же мои манеры? Разрешите представиться: профессор Эдест Виглю.

– Йозефик вир Тонхлейн, печатное издание «Эхо Эпической Эпохи». Я здесь, чтобы взять интервью у господина барона Монтуби Палвио Толжеса вир Байнхайна. Наши читатели хотят знать все из первых, как говорится, рук об этом великом, замечательном человеке. Зеркало своей эпохи! Гигант своего времени! Хотят знать, почему и как, а главное – зачем и кто! – Йозефик говорил скороговоркой, не давая возможности разобрать ни слова: он знал, что проще всего врать нечленораздельно.