Интриги дядюшки Йивентрия

Восхищенный Йозефик смотрел на вращение множества призрачных кристальных фигур, похожее на костер галактического масштаба, вокруг которого в исступленной пляске кружились багровые тени. Поддавшись неясному порыву, он двинулся к этому костру, что-то манило его и обещало ему бесконечную радость, вечное счастье и много-много его любимых конфет. С каждым шагом становился все очевиднее тот факт, что багровые тени вовсе не танцуют, а корчатся в вечной агонии. Леденящий душу ужас охватил его, но остановиться не было сил. Искушение перед леденцами было неодолимо.

Когда стали различимы лица участников ужасного хоровода, все неожиданно исчезло. Йозефик лежал на полу, рядом валялся чайный столик, дохлые тараканы и заплесневелое печенье. Колено нещадно болело, несмотря на это, он лихо вскочил на ноги с твердым решением покинуть это место и никогда (никогда!) не иметь дела с подобными вещами. Грозно сопя, он похромал к выходу из кабинета.

– Прочь из этого дурдома! Все, надоело! Впереди наследство, разгульная жизнь и собственный пляж! На худой конец, еще год в проклятущем Луприанском Университете, и здравствуй, престижная работа! Совсем не повезет, так в шахтеры пойду. Трехразовое питание, получка каждые пять лет… – С такими громогласными размышлениями будущее в шкуре обывателя постепенно потеряло свою прелесть. – А! Да иди оно все в горные районы Преисподней!

Йозефик развернулся, отыскал очки и засунул их в чемодан, после чего выхромал из кабинета, так шарахнув дверью на прощанье, что у трупа профессора Виглю изо рта вывалился уже подсохший нафталиновый шарик.

Коридор встретил стенами, выкрашенными омерзительной зеленоватой, как брюхо у дохлой рыбины, краской, которая казалась еще более мерзкой от тусклого света, льющегося из зарешеченных окон. Кафельный пол из коричневых и светло-бежевых плиток был равномерно покрыт толстым слоем мохнатой пыли. Пыль, к слову сказать, покрывала и стены, даже свисала с потолка растрепанными щупальцами. Помимо явной необходимости провести влажную уборку, в коридоре царил больничный порядок.

Еще не растеряв из-за раздумий решительности, Йозефик с уверенным видом двинулся по коридору. Из-под ног взвилось облако пыли, ее лохмотья начали медленно кружиться в воздухе, словно купаясь в струях жиденького света.

Он прошел несколько поворотов и задумался, куда же он все-таки идет. Пришел к выводу, что безнадежно заблудился, но все еще робко побулькивающая в душе злость не позволила ему поддаться сомнениям. Лихо вписавшись еще в парочку поворотов, он увидел в дальнем конце коридора яркий свет явно искусственного происхождения. Из осторожности он замедлил шаг, потом пошел на цыпочках. Через несколько шагов разыгравшееся воображение вынудило его снять ботинки для пущей конспирации. Идти по пушистой пыли было даже приятно, по крайней мере потому, что чистоту носков не позволяла оценить скудость освещения.

Так как теперь Йозефик двигался практически в полной тишине, поскрипывание ушибленного в кабинете колена казалось оглушительным. На него накатывали тяжелые параноидальные волны, каждая из которых заставляла казаться невыносимо громким любой звук, производимый организмом. Это могло привести к тому, что он бы оглох от собственных мыслей, которые неслись бурным горным потоком, так же как и холодный пот по спине. Для шумомаскировки он уже перестал дышать. Перед глазами поплыли газолиновые разводы, в ушах отвратительно загудело, еще чуть-чуть – и в обморок, но тут из освещенного конца коридора донеслись сперва еле слышные шорохи, а затем грянула истерическая какофония из бульканья, щелканья, клекота и высокого писка. Это было громко! Так громко, что Йозефик перестал стесняться скрипа своих нервов и пошел дальше, сочно шлепая потными носками по кафелю.

Впереди вырисовывался вход в большое помещение. Йозефик занервничал. Спасший его от самоубийственной паранойи шум теперь казался подозрительным. Немного подрагивая, он вышел в холл и оказался на четвертом этаже вьющейся вдоль стен винтовой лестницы. Лишь дряхлые перильца отделяли его от низвержения в… Йозефику стало интересно, от низвержения во что его отделяли перила. Он сделал осторожный скользящий шажок в их сторону и, как оно обычно бывает, когда ходишь босиком, не глядя под ноги, наступил на осколок чего-то, что причинило его ступне боль. Неловко дернувшись, он потерял равновесие и рухнул в сторону, грозящую «низвержением в…». В последний момент он успел зажмуриться и выставить перед собой чемодан, а потому, упав, издал грохот, как платяной шкаф в аналогичной ситуации. Хотя платяные шкафы редко перемещаются босиком. Доносившиеся снизу раскаты шумовых эффектов заглушили даже это.

Некоторое время Йозефик лежал, крепко зажмурив глаза, и считал секунды. По его прикидкам, он уже пролетел около сорока девяти этажей. Тень сомнения закралась в его душу, и, «пролетая» пятидесятый этаж, он открыл один глаз. Ободрился и открыл оба. «Низвержение в…» не произошло, скорее, «бряканье об…» получилось.