Интриги Марии. Книги 1-2

Это был запоминающийся вечер: Шеврез потратил целое состояние и устроил роскошный ужин. Так что, вставая из-за стола, некоторые гости с трудом держались на ногах. Среди них был и сам хозяин. Он уже потерял счет заздравным кубкам, которые поднимал со своими друзьями Бассомпьером, Шомбергом, Лианкуром и Карлайлом.

Мария, напротив, ничего не пила, заметив, что Холланд едва прикоснулся к винам. Он также не танцевал и в течение всего бала довольствовался ролью зрителя, стоя возле одного из окон, скрестив на груди руки и изредка перекидываясь парой слов с несколькими пожилыми гостями. Между тем, когда Мария двигалась в ритме сарабанды, прованской вольты или бретонского паспье, он не сводил с нее глаз.

Удивленная тем, что он ее не приглашает, она забеспокоилась:

— Вы не любите танцевать, милорд?

— Не сегодня…

— Даже со мной?

— В особенности с вами.

— Почему же? — спросила она, почувствовав себя уязвленной.

— Я вам скажу, но позже. Здесь слишком шумно и слишком много народу, но если вы позволите мне проводить вас в сад…

— Так вы предпочитаете танцевать в саду? — насмешливо поинтересовалась Мария.

— Возможно… Ночь просто божественна, а для того, чего я от вас ожидаю, ароматы цветов кажутся более пленительными, нежели ароматы застолья…

У Марии внезапно пересохло в горле, и по спине пробежала дрожь. Речь звучала весьма поэтично, но подтекст был чересчур явным. Этот человек только что сказал, что желает ее, даже не интересуясь ее мнением на этот счет. Он говорил, будучи уверенным в том, что отказа не последует, но, вместо того чтобы возмутиться от подобной дерзости, она ощутила прилив счастья и почувствовала, что готова на все, ибо именно его она всегда ждала.

— Когда вы планируете подышать свежим воздухом? — спросила она со смехом, которые ей самой показался фальшивым.

Он невозмутимо ответил:

— Через час. Ваш супруг еще недостаточно пьян…

Ей показался бесконечным этот час, в течение которого она продолжала играть роль хозяйки, но лишь машинально.

Наконец она увидела, как Холланд отошел от своего окна и незаметно покинул бальный зал. Мария в это время как раз давала указания мажордому принести новые бутылки, и никто не обращал на нее внимания. Тогда, подобрав юбки из голубого атласа, она бросилась в сад, где освещение куртин начинало блекнуть, и, увидев высокую фигуру англичанина, едва заметную на фоне подстриженного тиса, направилась к нему. Но она тотчас же заметила, что они в саду не одни и многие рощицы уже заняты. Она хотела обратить на это внимание своего спутника, но он сделал ей знак молчать, взял за руку и повел к небольшому павильону, который Мария велела построить, чтобы прятаться в нем в одиночестве и спокойно наслаждаться окружающими ароматами. Она попыталась сопротивляться:

— Осторожно! Там тоже может кто-то быть…

— Нет. Павильон заперт на ключ, а я вчера вечером выкрал этот ключ.

В следующее мгновение он закрыл за ними стеклянную дверь, пропускавшую внутрь слабый свет, и, не говоря ни слова, схватил ее, повалил на бархатные подушки кровати, которую она же сама велела установить здесь для отдыха, и стал покрывать ее шею и плечи неистовыми поцелуями. Он бросился на нее, как умирающий от жажды человек бросается к прохладной воде. Одновременно он нащупал под корсажем ее груди и смял их, прежде чем подняться дальше, к губам, которыми он завладел с той же страстью. С Марией никто и никогда еще так не обращался. Она вскрикивала от его грубой ласки, но — удивительное дело! — она не имела ни желания, ни возможности защищаться. Он вел себя с ней так, как солдаты-наемники ведут себя с женщинами в захваченном городе. Он расцарапал ей бедра, задирая юбки, и спустя мгновение он уже был внутри ее, заставив ее вскрикнуть от боли, хоть и заглушил этот крик поцелуем. Практически изнасилованная, четвертованная, Мария почувствовала, как внутри ее поднимается неслыханное прежде ощущение, какого она никогда в своей жизни не испытывала и от которого она лишилась чувств.

Когда она пришла в себя, он лежал рядом, обнаженный, и заканчивал раздевать ее. Увидев, что она открыла глаза, он рассмеялся:

— Простите меня, я не мог больше ждать. Я никогда еще не желал женщину так, как я желал вас.

— А… теперь? — прошептала она, силясь подняться.

— Еще сильнее, но теперь мы не станем торопиться. Я умею быть нежным, представьте себе!

Он тотчас же продемонстрировал это потрясенной Марии, которая обнаружила, что не знала о любви почти ничего, так как до этого восхитительного любовника, который так умело обращался с ее телом, сердце ее никому не принадлежало.

Близился рассвет, когда он расстался с ней с намерением незаметно покинуть дворец, чтобы через некоторое время вернуться под видом человека, нуждающегося в прогулке. Мария же останется в павильоне все утро, якобы отдыхая после праздничного шума.

Перед уходом Генри обнял ее в последний раз.

— Как мы поступим в ближайшие дни? Павильон сгодился на эту ночь, но больше мы не можем его использовать, а я все еще не насытился вами.