Интро Канарейки (СИ)

Спазм души не отпускает. Не знаю, сколько он продлится. Сейчас, кажется, что всю жизнь эта боль будет сжигать меня изнутри…

— А если я скажу тебе… Никита… Мы нашли зацепку. Кажется, докладчик себя обнаружил. И ты… Ты можешь попытаться её вернуть…

Один момент

Канарейка

— Девочка, ты на славу постаралась… Уверена, сегодня нагрянет твой звездный час! — радостно подметила учительница, заправляя мне за ухо прядку выбившихся из прически волос.

— Я должна поблагодарить за это вас… Вы напомнили о том, что прежде было для меня важно. Мне есть ради чего стараться… — прошептала, будто сама себе, с благодарностью всматриваясь в глаза седовласой женщины, так искренне волновавшейся о судьбе былой безродной.

Она приблизилась, и приобняла меня за подрагивающие от беспокойства плечи.

— Всё будет хорошо, девочка… У тебя всё будет хорошо!

Отстранилась, и направилась в сторону выхода, оставляя меня одну в отведенной гримёрной. Макияж и волосы в порядке, осталось только сбросить халат и одеться в нежно-лиловое вечернее платье, подобранное специально по случаю столь значимого события… Я буду красивой, но, так ли это важно?! За обильным слоем тонального крема и румян не заметно, как за последние дни потемнели круги под глазами… Недоспанные ночи сказались на внешности, за что сегодня мне пришлось выслушать получасовую лекцию от моего визажиста. А все почему?

Позавчера мы вернулись в родной город… Я ждала этого события, и боялась одновременно! Мне и там, в далёкой Италии, было совсем нелегко заставлять себя не думать о нем… А здесь, где всё дышит былым, давно прошедшим, и подавно… И сейчас мне предстоит петь для этих людей! Для многотысячной аудитории! И не сдать себя… Выдыхаю… Успокойся же, Канарейка!

Присела на стул, и спустила шлейфовую ткань до лопаток. В этот момент ко мне вошли. Довольно дерзко, как для завсегда предельно вежливого композитора. Приди он на мгновение позже, и я сидела бы перед ним абсолютно голой! Изумлённо на него уставилась, и от неожиданности даже не сообразила вернуть халат в прежнее положение. Он лишь молча улыбнулся… И подошёл сзади, накрывая пальцами покрытую мурашками кожу.

— Пришел пожелать удачи… — совершенно расслабленно прошептал мне на ухо, и скользнул ладонью вниз, к тому самому, многолетнему шраму. Белесые стрелы вьевшегося в спину увечия брали своё начало как раз в том месте, где легла его рука. Нервно сжалась, поморщилась… Я знаю, о чем пойдет речь. — Канарейка, разве я не просил? При нанесении косметики уделять особое внимание этому месту!

Да, просил. Стоило Кириллу мазнуть критикующим взглядом по моему позвоночнику, и мы затевали этот разговор. Он ненавидел, настолько деликатно, насколько это возможно, эту мою сторону… И не понимал, почему я отказалась убрать столь значительный недостаток хирургическим путём, как и остальные шрамы. А я не хотела этого… Глупо? Возможно… Но сцепление располосанной раны напоминало мне о том, кто я такая. Благодаря чему пою то, что пою. И, даже являясь теперь довольно известной певицей, не хотела лишать свое тело этой памяти…

Он будто брезгливо натянул соскользнувшую ткань выше, лишь бы скрыть отголоски моего нерадужного прошлого. Я поморщилась… Словно от боли. Нет, не потому, что меня огорчала его реакция! Потому, что мне вспомнилось, как бережно этот самый шрам гладил Никита… Казалось, он любил его, как часть меня… Неотъемлемую, как душа. И в такие моменты разница между тем отрезком времени, в котором любимый мужчина был рядом, и этим, новым, "светлым", будущим без него, казалась особенно разительной… И в такие моменты, сожженный лоскут ткани, символизировавший мои, навсегда утраченные, чувства, терял всякий смысл…

От внезапно нахлынувших противоречивых чувств рассудок отказался подчиняться воле разума… Я резко повернула голову, награждая своего благодетеля яростным взглядом, сцепила пальцы на его рукаве, и отбросила руку Домбровского прочь… Запахнула халат, поднялась со стула, и указала пальцем на дверь.

— Тебе пора. Я буду одеваться. Скоро выступление, и я попрошу тебя не беспокоить меня до этого времени.

Кирилл распахнул удивлённо наливавшиеся болью глаза. И, после несколько минутного молчания, наконец выцедил из себя самое логичное предположение…

— Канарейка, ты что, обиделась?! — невольно ухмыльнулась… Подняла на него решительный взгляд.

— Я — не безродная Канарейка! Я — Элен! И только мне решать, как будет выглядеть моё тело, и какую часть себя должна прятать от всего мира…

*************