(Интро)миссия

Я получил с десяток поздравительных открыток. Самым милым было поздравление от Сашки, хотя он особенным разнообразием и не отличался. Как и в день рождения, он желал мне нескончаемого количества красивых мальчиков, прекрасно зная, что лучше него я никого уже не встречу. К двадцатому декабря я отослал ему поздравление с днем рождения. Не выдержал и написал массу теплых слов. Сейчас он отыгрывался, откровенно надо мной издеваясь. Мне было обидно, но только чуть-чуть. Раз он продолжает писать разные гадости — значит, неравнодушен. Как мне хотелось на мгновение перенестись в Минск! Просто для того, чтобы обнять егь и поздравить со всеми праздниками орально. Увы, Ёжик, на свое счастье, оставался недосягаемым. Самым последним я распечатал письмо от Мишки. Его опять положили в кардиологию. Ничего о своем пребывании в подчинении у злого майора он не писал. Да и зачем — я и так был в состоянии представить, как тот измывался над бедным солдатом. Бадма сдержал свое слово, вызовом в госпиталь враз прекратив Мишкины мучения. Сергей с Ежом, заразы, накапали Мишке про кота. Наврали, что это я его на тот свет изжил. Мишка в конце письма обещал мне жестоко за бедное животное отомстить — трахнуть всеми фаллосами, которые Сергей настрогал. Я вспомнил, что их там должно быть не менее двадцати, и приятная нега разлилась по телу. Послание Мишка закончил рисунком: несчастный кот, раздавленный машинами, в окружении стаи ворон. Я молил Бога о прощении. Мне было очень стыдно.

Письма с „гражданки“ играли в моей тамошней жизни очень большую роль. Еще со времен учебки я постоянно перечитывал их. Послания бывших любовников окунали меня в пучину полузабытой московской пидовской жизни. Со временем я перестал завидовать тем, кого оставил в столице. Их жизнь была однообразной. Все новости заключались лишь в появлении нового мальчика, который пропускался через всю тусовку — и опять толпа жила ожиданием новой жертвы ее похоти. Письма моих „натуральных“ теннисных и шахматных партнеров были более интересными. Один из них, Вадим, доводил до моего сведения все околоспортивные новости, которые нельзя было узнать из гнусного „Советского спорта“. Всё грозился меня выдрать в теннис — половина письма уходила на его фантазии по этому поводу. Со вторым, Володей, мы играли в шахматы по переписке. Занятие это было довольно нудным. Казалось, почтальоны делали всё возможное для того, чтобы я забыл позицию. Они испытывали нас на прочность памяти, но нам пока удавалось бороться с ними, а заодно и друг с другом. Мой лучший друг детства, так мною и не развращенный, залетел на три года в морскую береговую охрану — аж во Владивосток. Сначала я жалел его, потом, когда у него родилась дочка, стал немного завидовать. Иногда мне страшно хотелось ребенка (причем от женщины). Но завидовал я ему по большей части потому, что он должен был вернуться, когда дочке будет два с половиной года. Никаких тебе пеленок, ночных бдений и тому подобного. Хорошо устроился, гад!..

Самыми желанными были письма от моей кузины из Полтавы и от мамочки. Кузина, мой милый ласковый Светик, знала всю мою подноготную и ничуть не осуждала. Более того, постоянно задавала наводящие вопросы, провоцирующие меня на похвальбу своими сексуальными победами. Казалось, даже завидовала: ведь у меня такой большой простор для деятельности в отличие от ее пединститута (от слова „педагогика“). Она должна была через три года стать учительницей русского языка, вот я ее по этому поводу и подкалывал. Переписав уже упоминавшийся монолог Гретхен из „Фауста“, я выдал его за свое произведение. Она клюнула — я получил полный восхищения братцем ответ. Я ее пристыдил, и она на пару месяцев замолкла. С мамочкой отношения скадывались лучше, чем до моего отбытия „в ряды“. Мои гражданские похождения стоили ей огромного количества нервов. Я постоянно отсутствовал дома, предаваясь любовным утехам. А последние два года школы я просто прогулял, будучи впервые в жизни влюбленным и любимым. Только перед самым уходом я доверил ей свою тайну, рассудив, что у нее будет целых два года на то, чтобы всё обдумать. С каждым месяцем наши письменные отношения приобретали всё более доверительный характер. Она меня простила и поняла. И это было наибольшим счастьем в моей жизни.

Вот и Новый год. Старый прошел гораздо быстрее, чем я ожидал. Хотя, если оглянуться назад и вспомнить всё, что за этот год произошло, так не скажешь. Каким он был, год, от которого осталось только пять часов? Наверно, больше хорошим, нежели наоборот. Да, безусловно. Ёжик, Мыш, Мишка, Алик и… армия. Везде одна армия! К концу этого года я понял, что пребывание в ней уже не очень меня и тяготит. И… Олег — самое страшное, что случилось в этом году, самое отвратительное и мерзкое, случившееся в армии, в моей армии. А теперь — Славик… Славный Славик… Именно он и отвлекает меня от размышлений, которые я затеял, лежа на кровати. Зовет помогать накрывать праздничный стол. Он сам приготовил основные блюда. Мне уже не терпится их отведать. И его самого тоже.