Читаем Инвалиды полностью

В "печатной" было тоже темно. Машинист дремал, полулежа на подоконнике, а "накладчик", грязный, испачканный типографской краскою, валялся на полу, около машины.

Только в маленькой комнатке без окон, рядом с "печатной", не спали: здесь сидели на полу два здоровенных чумазых молодца -- "вертельщики" и играли в засаленные, истрепанные карты, выжидая, когда сердитый спросонья машинист крикнет громко: "к машине!"

Редакция "Н-ского Вестника" состояла из небольшой в два окна комнаты, сплошь заваленной разным бумажным хламом. На одном столе, где занимался секретарь, казалось, никогда никто не убирал, зато на другом, предназначенном для внезапных визитов редактора-издателя, был образцовый порядок. На полу валялись изрезанные и смятые газеты, клочки бумаг, обрывки бандеролей.

Комната освещалась большой бельгийской лампой, стоявшей на секретарском столе. Здесь было тихо, только большие стенные часы медленно и солидно стукали массивным маятником, отбивая долгие секунды.

Секретарь редакции дремал, положив голову на руки, за столом. Перед секретарем стояла недопитая бутылка пива.

Вот он приподнял с рук голову и уставился взором в пространство; потом посмотрел на карманные часы и склонился...

Стенные часы зашипели, а спустя несколько мгновений, мирный сон окружающего был нарушен их громким, отчетливым боем. Медленно, медленно раздавались эти удары и гулко разносились по сонной типографии.

Метранпаж вздрогнул при нервом ударе, открыл глаза, тупо посмотрел вокруг и снова ткнулся носом. Машинист зевнул и стал чесаться. Вертельщики перестали играть в "три листика" и стали молча считать удары.

Но пробил последний двенадцатый удар, его металлический отзвук долго носился под угрюмыми сводами типографии и замер в тишине ночи.

И опять воцарилась тишина.

Так прошел еще час.

Наконец завизжала на блоке задняя дверь, громко стукнула стеклами и раздался резкий детский голосок:

-- Цензура!

В типографию вошел мальчик лет двенадцати, проворный и смышленый. В руках его был черный портфель с цензурными оттисками.

Метранпаж моментально очнулся, соскочил со стола, встряхнулся, -- и сна как не бывало. Под столом зашевелились торчавшие ноги, и оттуда вылез мальчик, грязный и ободранный, с сонным, испачканным краскою личиком и с всклокоченной головой.

-- Цензу-у-ра!

-- Цензура! -- прокричали радостные голоса в разных углах.

Машинист встал с подоконника и поднял опущенный фитиль лампы

В печатной сделалось светло и уютно.

-- Будет дрыхнуть-то! -- невольно окрикнул машинист и ткнул ногой "накладчика".

Шум в типографии быстро донесся до ушей секретаря. Этот шум был так характерен, что секретарь соскочил со стула и кинулся в типографию, желая поскорее узнать, что "не прошло" и собственными глазами обозреть гранки. В дверях он столкнулся с метранпажем. Последний нес в руках гранки, презрительно тряс их и посмотрел сердито и недовольно.

-- Что? -- тревожно спросил секретарь, сверкнув глазами.

Метранпаж промолчал... Он только безнадежно махнул рукою, положил гранки на стол и ушел из комнаты.

Секретарь сел за стол и дрожащими руками начал разбирать оттиски. Красный карандаш резко выделялся на белом фоне бумаги; на полях кое-где были сделаны сердитым почерком надписи: "ерунда", "мне ничего неизвестно", "оставить впредь до получения мной официального уведомления", "это -- сплетни" и т. д.

Секретарь застыл в позе полнейшего отчаяния. Схватив звонок, он энергично затряс им. Явился метранпаж.

-- Корректор здесь?

-- Нет его...

-- Опять пьет, запил?

Метранпаж промолчал и отвернулся: "не мое дескать дело".

-- Что же я буду делать?.. Опять до рассвета сидеть здесь?.. Уф!.. Черт знает что такое...

Случайно взор секретаря упал на заметку: "Еще несколько слов о крюковской артели", крест на крест перечеркнутую красным карандашом, и секретарь выдумал комбинацию! Отыскав на рукописи адрес автора, он послал к нему мальчика с запиской: "Зайдите сейчас же. Необходимо переговорить".

-- Живо! Вот тебе на извозчика...

Минут через двадцать явился и Крюков.

Он удивленно посмотрел на секретаря, войдя в редакцию, и как бы спрашивал, что б могло значить это экстренное приглашение.

-- Здравствуйте! Садитесь. Видите?

Крюков посмотрел и увидал свое погибшее произведение...

-- Я собственно пригласил вас еще по одному делу: не согласитесь ли вы принять на себя корректуру газеты?.. Наш корректор опять запил... Способный, интеллигентный человек, бывший студент университета, но пьянствует ужасно... Жаль, но наше дело такое, что ждать вытрезвлений не приходится... Бились, бились, но решили, наконец, покончить...

-- Я могу -- временно, до вытрезвления вашего корректора... -- произнес Крюков.

-- Нет, я вас прошу принять корректуру окончательно!.. 25 рублей в месяц... Дежурство -- ночное, от 8-9 часов до 2, а иногда и до 3 часов ночи...

-- Что же, я согласен.

-- В таком случае будьте любезны остаться теперь здесь и начать работу... Вам это дело знакомо?

-- Очень хорошо!.. Собаку съел...

Перейти на страницу:

Похожие книги

На заработках
На заработках

Лейкин, Николай Александрович — русский писатель и журналист. Родился в купеческой семье. Учился в Петербургском немецком реформатском училище. Печататься начал в 1860 году. Сотрудничал в журналах «Библиотека для чтения», «Современник», «Отечественные записки», «Искра».Большое влияние на творчество Л. оказали братья В.С. и Н.С.Курочкины. С начала 70-х годов Л. - сотрудник «Петербургской газеты». С 1882 по 1905 годы — редактор-издатель юмористического журнала «Осколки», к участию в котором привлек многих бывших сотрудников «Искры» — В.В.Билибина (И.Грек), Л.И.Пальмина, Л.Н.Трефолева и др.Фабульным источником многочисленных произведений Л. - юмористических рассказов («Наши забавники», «Шуты гороховые»), романов («Стукин и Хрустальников», «Сатир и нимфа», «Наши за границей») — являлись нравы купечества Гостиного и Апраксинского дворов 70-80-х годов. Некультурный купеческий быт Л. изображал с точки зрения либерального буржуа, пользуясь неиссякаемым запасом смехотворных положений. Но его количественно богатая продукция поражает однообразием тематики, примитивизмом художественного метода. Купеческий быт Л. изображал, пользуясь приемами внешнего бытописательства, без показа каких-либо сложных общественных или психологических конфликтов. Л. часто прибегал к шаржу, карикатуре, стремился рассмешить читателя даже коверканием его героями иностранных слов. Изображение крестин, свадеб, масляницы, заграничных путешествий его смехотворных героев — вот тот узкий круг, в к-ром вращалось творчество Л. Он удовлетворял спросу на легкое развлекательное чтение, к-рый предъявляла к лит-ре мещанско-обывательская масса читателей политически застойной эпохи 80-х гг. Наряду с ней Л. угождал и вкусам части буржуазной интеллигенции, с удовлетворением читавшей о похождениях купцов с Апраксинского двора, считая, что она уже «культурна» и высоко поднялась над темнотой лейкинских героев.Л. привлек в «Осколки» А.П.Чехова, который под псевдонимом «Антоша Чехонте» в течение 5 лет (1882–1887) опубликовал здесь более двухсот рассказов. «Осколки» были для Чехова, по его выражению, литературной «купелью», а Л. - его «крестным батькой» (см. Письмо Чехова к Л. от 27 декабря 1887 года), по совету которого он начал писать «коротенькие рассказы-сценки».

Николай Александрович Лейкин

Русская классическая проза