Инверсии

Они пригласили их к себе, и те навели в доме порядок, хотя там и без того все было в порядке, потому что Заря сделала большую часть работы. Так вот, убирая в доме и даже оставляя маленькие подарки (а они были очень добрыми, эти балаганщики — кажется, клоун, глотатель огня и метатель ножей), они услышали, как Заря плачет в своей маленькой тюрьме. И тогда они выпустили ее, развеселили шутками, утешили своей добротой. Девочка впервые почувствовала, что кому-то нужна, что кто-то ее любит, и слезы радости покатились по ее щекам. Ее дурные родители спрятались в подвале, а потом убежали, потому что им стало стыдно за жестокое обращение с Зарей.

Балаганщики с ярмарки вернули Заре жизнь. Ей даже стало казаться, что она не так уж и уродлива, и она стала одеваться лучше, чем ей позволяли родители, и чувствовала себя вымытой и свежей. Она перестала думать, что ей суждено прожить всю жизнь уродливой и несчастной. Может, все не так. Может, она прекрасна и ее жизнь будет сплошным счастьем. Рядом с балаганщиками она почему-то чувствовала себя хорошенькой и начала понимать, что это они сделали ее красивой, что она была уродиной только потому, что так говорили другие, а на самом деле она вовсе не такая. Это было как волшебство.

Заря решила присоединиться к балаганщикам, но они с грустью сообщили ей, что не могут взять ее с собой, потому что, сделай они это, люди будут говорить, что вот, мол, они уводят с собой маленьких девочек из семей, а от этого пострадает их репутация. Ей сказали, что она должна остаться и найти своих родителей. Заря нашла это справедливым, а поскольку теперь она видела себя сильной, способной, энергичной и красивой, то смогла проститься с ярмаркой, когда та уехала и все балаганщики повезли доброту и радость в другой город. И знаешь что?

— Что?

— Она отыскала своих родителей, и те после этого были к ней добры, любили ее. Потом Заря нашла красивого молодого человека и вышла за него, и у них родилось много детей, и они прожили счастливую жизнь.

А как-то раз она все же отправилась на ярмарку и присоединилась к балаганщикам. И она все думала, как ей отплатить им за их доброту… Такая вот история о Заре, уродливой и несчастной девочке, которая стала красивой и счастливой.

— Хорошая история. Интересно, ДеВар расскажет еще что-нибудь про Богатилию? Его истории немного странные, но, я думаю, он старается. А теперь я лучше посплю. Я… ой.

— Извини.

— А что это было? Вода? Вода на моей руке?…

— Это всего лишь слеза счастья. Ведь история счастливая, вот я и заплакала. Что ты делаешь?…

— Да, она соленая.

— Ах, какой ты баловник, господин Латтенс, — слизывать у дамы слезы с руки! Отпусти мою руку. Я должна… Вот так. Вот так лучше. А теперь поспи. Скоро приедет твой отец, вот увидишь. Я пришлю няньку, пусть проверит, не дует ли тебе. Тебе это нужно? Тебя это утешает?

— Да. Спасибо, Перрунд. Спокойной ночи.

— Спокойной ночи.

Дворцовая наложница Йалде принесла фрукты и вино в бассейн, где в беловатой, пенистой воде плавали ЙетАмидус, РуЛойн и ЗеСпиоле. Терим и Герае (еще две наложницы того же ранга, что и Йалде) сидели рядом с бассейном в чем мать родила — Терим болтала в воде длинными ногами, а Герае расчесывала длинные черные волосы.

Йалде поставила поднос с фруктами и графином поближе к ЙетАмидусу, потом выскользнула из свободного платья, которое надела, отправляясь к слугам за десертом, и скользнула в воду. Двое других мужчин следили за каждым ее движением, но Йалде притворялась, что не замечает этого. Она подплыла к ЙетАмидусу и налила ему вина.

— Значит, не исключено, что наше правление неожиданно и преждевременно подходит к концу, — сказал ЗеСпиоле.

Он вытащил из воды руку и погладил смуглую ляжку Терим. Та посмотрела на него и улыбнулась, хотя он этого и не видел. Терим и Герае были из Унгриана и говорили только на имперском да на своем языке. Мужчины беседовали по-тассасенски.

— Может быть, все не так уж и плохо, — сказал РуЛойн. — Протектор на время своего отсутствия приказал БиЛету делать доклады мне, а я уже устал выслушивать глупости этого идиота насчет тонкостей дипломатии. Одна моя половина надеется, что УрЛейн все же вернется.

— Вы думаете, вернется? — спросил ЙетАмидус, переводя взгляд с РуЛойна на ЗеСпиоле. Он взял кубок у Йалде и пригубил вина, пролив несколько капель в прозрачную воду вокруг его широкой груди.

— Боюсь, что вернется, — сказал ЗеСпиоле.

— Боитесь? — переспросил РуЛойн. — Но ведь…

— Нет-нет, не потому, что я так держусь за эту треть призрачной власти, — сказал ЗеСпиоле. — А потому, что я считаю — это не пойдет на благо Тассасену.

— Войска пойдут дальше без него, по крайней мере большая часть. Разве нет? — сказал РуЛойн.

— Лучше бы он привел часть их с собой, — сказал ЙетАмидус начальнику стражи. — Может, его власть мы и делим на троих, но у нас слишком мало войск, а когда все вежливые слова сказаны, погоду делают солдаты и мечи. А у меня солдат не хватает даже для того, чтобы городские стены казались обитаемыми.