После этого случая что-то надломилось во мне. В одно мгновение я полностью изменился внутренне. Я уже не мог быть таким, как раньше. Я был раздавлен, убит, уничтожен. Зачем он это сделал?! Почему?! И почему ничего не сказал мне?!
Я чувствовал себя обманутым. Он обманул меня. Он называл меня своим другом, и бросил меня. Бросил в то время, когда я особенно нуждался в нем. Он предал меня.
Думал ли я тогда о самоубийстве? Да. И не только думал. Я пытался покончить с собой, принял две упаковки снотворного, но не рассчитал дозу...
Тогда, после смерти Руслана, приходил следователь, что-то выпытывал, я сейчас не помню, что именно. Я был как в тумане. Ничего не соображал, в голове вертелось только: «Зачем?! Зачем?! Зачем?!». Меня вызывали в деканат, декан долго расспрашивал, что мне говорил Руслан, и не было ли чего-то подозрительного в его речах, не собирался ли он покончить с собой ещё до того. Помню, я попросил его оставить меня в покое, и тогда он разрешил мне идти...
В те дни я пережил ещё одну потерю. Таня.
После смерти Руслана она тоже изменилась. Она стала совсем другой. Сторонилась меня, избегала встречаться. А вскоре — это было на девятый день — мы с ней поссорились окончательно. Мы сидели в общаге, нашей старой компанией, и вспоминали Руслана. Говорили о том, каким он был замечательным человеком, как он всем нам помог. Я сказал, что он научил меня жить. А Таня вдруг вскочила и набросилась на меня. С ней случилась настоящая истерика. Она кричала, что это я во всём виноват, что я последний, кто видел Руслана, что он покончил с собой после разговора со мной. Она стала кричать: «О чем вы говорили? Что ты ему сказал? Почему он сделал это после разговора с тобой?» Потом крикнула, что любила его. Ещё она сказала, что я ненормальный, псих, что я не стою одного мизинца Руслана, и что лучше бы я умер вместо него.
Вот так. После этого мы расстались. Знаете, я думаю, в чем-то она права. Она была первым человеком, который сказал, что я сумасшедший. Потом мне это говорили часто. С её лёгкой руки. Напророчила, как видите...
Это было, наверно, самое тяжёлое время в моей жизни. Я остался совсем один. Раньше, до университета, я любил одиночество. Я мог бы жить на необитаемом острове, и абсолютно не тосковать по людям. Но теперь, после смерти Руслана, я стал бояться одиночества. Мне обязательно надо было, чтобы рядом со мной были люди, хоть кто-нибудь. Каждый раз, когда я оставался один, меня охватывал страх. Страх был таким сильным, что я бросал всё и бежал из общежития, бродил по улицам, спускался в метро, ездил на вокзал, в аэропорт - лишь бы быть среди людей.
Ещё тогда я постоянно испытывал какое-то внутреннее ощущение тоски, это было чисто физическое ощущение. Как будто пустота внутри, и слабость такая, тошнота, и голова болит не переставая, круглые сутки...
Это состояние, конечно, отражалось абсолютно на всём. Я перестал работать над диссертацией, над статьями, не появлялся у научного руководителя. Я просто не мог работать. Я понимал, что надо, что должен заставить себя работать, но не мог. Я начал пропускать занятия в университете. Бывало, что несколько дней подряд я просто не мог заставить себя встать с постели. Академическая задолженность накапливалась, но мне, честно говоря, было всё равно. Я просто сутками лежал на кровати. Больше всего на свете я тогда хотел умереть.
Это состояние депрессии было очень неприятным и тягостным. Но время тттло, и медленно, потихоньку я начал отходить. Вроде бы какой-то просвет появился. Это было, конечно, совсем не то состояние, которое у меня было до гибели Руслана, но всё же я уже мог ходить на занятия и понемногу ликвидировать свои прогулы — время тттло к зимней сессии.
И в этот момент произошло это. То, из-за чего я здесь. Вы знаете, после того, что случилось со мной, я часто думал: а что, если бы Руслан был жив? Почему-то я уверен, что он сумел бы мне помочь. Он знал что-то такое, чего не знал больше никто. Он сумел бы спасти меня. Я думаю, что смерть его была не случайной. Его просто убрали. Никто ведь не видел, что произошло там, на крыше. Почему-то я уверен, что он там был не один...»
Профессор П.В., научный руководитель Дениса:
«...Здравствуйте! Как дела у Дениса? Что вы говорите?! Значит, есть надежда? Это замечательно! Спасибо вам! И простите, что сомневался...
Денис случайно не спрашивал обо мне? Что? Переживает, что обидел? Господи, да скажите ему, что я всё давно забыл... Впрочем, я сам ему позвоню. Ему можно пользоваться телефоном? Да нет, я просто спросил, я понимаю, что это больница, а не тюрьма... Я сегодня же ему позвоню!
Скажите, а он что, рассказал вам что-то? Не можете ответить? Да, я понимаю, врачебная тайна... Знаете, а ведь я виноват перед вами. Я утаил от вас самый главный эпизод... А он, наверно, был бы для вас очень важен. Просто... Просто я сам тогда выглядел не лучшим образом. Я не знаю, что вам рассказал Денис, но расскажу то, что запомнил сам.