Иные песни

Конечно, это было лишь начало. В полдень, когда остановились на «час воды», один из воинов, ведших хумиев от водопоя, оступился и толкнул разговаривающего с Зайдаром господина Бербелека. Это было настолько очевидным, что Иероним и Ихмет успели еще весело переглянуться, прежде чем господин Бербелек повернулся и хлестнул негра риктой по спине. Воин с криком прыгнул на Иеронима — хотел прыгнуть, но господин Бербелек не остановился, уже стоял лицом к лицу с Н’Зуи — который был выше его на пус, — и тот, вместо того чтобы ударить, отпрянул на шаг, другой, третий, господин Бербелек ступал за ним, с каменным лицом и с риктой, указующей на землю.

— Пес! — шипел он (а негр, конечно, не понимал ни слова). — Служить! — После пятого шага он начал лупить воина по груди, по лицу, по хребту, когда тот сгорбился, склонился, пал, наконец, на колени, господин Бербелек хлестнул его по спине, поставил обутую в югры стопу на шею негра и нажал, вдавливая его голову в землю. Когда наконец отступил, Н’Зуи, не тратя времени, чтобы перевести дыхание, завел хриплую песнь-литанию и начал бить перед Иеронимом поклоны. Господин Бербелек отошел, не оглянувшись.

Той же ночью впервые разбили лагерь. Господин Бербелек решил сразу привить порядок действий на случай угрозы, назначив десятую часть воинов в караул и разбив шатры в кругу фургонов. На самом деле наибольшей угрозой станут разве что ночные хищники, жаждущие свежего мяса ховола, хумия или ксевры, но Иероним уже слишком увлеченно отыгрывал стратегоса Бербелека, Форма или правдива, или нет, не существует полу-Формы, «будто бы Формы» — а слышал ли кто о стратегосе-оптимисте? Легче встретить трусливого ареса.

На второй день, когда отъехали за окружающие Ам-Шазу селения, пастбища и возделанные поля, нимрод начал учить неопытных охотников пользоваться кераунетами. Утром отъезжали от каравана на несколько стадиев; там стреляли в стволы и валуны. В незнании пиросового оружия, кроме Алитэ, Авеля, Клавдии и эстлоса Ап Река, признался также Гауэр Шебрек (Ихмет утверждал, что вавилонянин, казалось, и вправду не мог совладать с кераунетом).

Эстлос Ливий смеялся, что именно так нынче и выглядят джурджи: дружескими поездками аристократов, не нюхавших дотоле пироса. Во вторую ночь, у костра, когда, разогретые «горьким золотом», они впали в разговорчивую форму, Тобиас признался, что пять лет провел в Заморских Легионах Рима. Показал морфинг на плече. Господин Бербелек понял, какого труда этому двадцати-с-чем-то-летке стоит делать вид, будто он не знает, кто таков Иероним. По крайней мере — перед ним самим. Господин Бербелек записал: «Отчего, когда я встречал их в салонах Европы, этих молодых аристократов, так жаждущих вкуса истинной, смертельной опасности, что готовы были высосать его даже из моего трупа — и, кстати, именно это и делали, — отчего тогда морфа их отражалась во мне, будто зеркальная пустота в другом зеркале, — а теперь я насыщаюсь ею безмерно, бесстыдно красуюсь в их глазах — откуда пришло такое изменение?»

Ночи были холодны, холодны настолько же, насколько дни — жарки. Стоя в саванне против встающего Солнца, физически ощущаешь как по ней, вместе с видимой волной света, течет невидимая волна горячего воздуха. За эти несколько минут с травы исчезает иней, меняются краски земли и неба, а ты внезапно оказываешься посреди океаноса бушующего золота с благоговейно склоненной головой, ибо в Африке не взглянуть в лицо встающему Солнцу, это континент богов огня и крови. У Н’Зуи были свои талисманы, скрытые в кожаных узелках грубые идолы, и на рассвете они порой вытягивали их, чтобы те напились Солнца, когда лучи обладают высшей силой; затем снова прятали их во тьму, уважительно поглаживая каменных уродцев.

Большая часть их поступков коренилась в дикости морфы, все еще наполовину звериной; даже если б удалось облечь их описание в слова, эти поступки все равно непросто было бы понять людям цивилизованным. Например, воины Н’Зуи не принимали никаких поручений от женщин. Шулима, конечно, справлялась — но Алитэ и Клавдия уже в первый день пришли с жалобами к Попугаю и господину Бербелеку.

Иероним лишь пожал плечами.

— Нельзя приказом добиться расположения.

— Но пусть они кладут воду туда, куда я показываю! — злилась Алитэ. — Мор на их уважение, уважать меня не обязаны!

Господин Бербелек вздохнул, подбросил ветки в огонь.