Читаем Инжектором втиснутые сны полностью

Шарлен выглядит печальной и несколько утомленной грузом своих шестнадцати лет; парни «ранимы» и «поэтичны», этакие Артюры Рембо сточных канав. Кроме Бобби — исхудалый, с болезненно-красными пятнами под глазами с расширенными зрачками, он портит весь эффект дурацкой ухмылкой. Доведенная до идиотизма скрупулезность при накладывании записей — Берлинский филармонический оркестр согласно дезоксиновой идее скрещен с «Blonde On Blonde»[449] — не может скрыть того, что все эти песни лишь осадок от тех первоначальных музыкальных сессий в шестьдесят четвертом. Несмотря на то, что Деннис обещал сделать новые записи — и продюсировать новые песни Бобби, и дать Бобби спеть, — он не сделал этого, и никогда не собирался делать.

Альбом «Такой живой» загибается сам по себе вскоре после выхода в шестьдесят седьмом. Многострадальная свайно-забойная запись концерта, сделанная в их последнем в ту весну турне; обложка альбома была довольно сомнительной. На передней стороне красовался мчащийся «корвет», охваченный пламенем, отчетливо была видна фигура горящего водителя. На задней стороне было фото разбитого «стингрэя», гниющего среди водорослей на берегу.

И хотя это пик их карьеры, последнее турне — это сплошная ночь ускоряющегося распада и беспричинных жертв; Деннис и Бобби так и готовы вцепиться друг другу в глотку.

— Ты кретин! Все твои песни — отстой! Не выпущу я тебя петь, никогда! — орет Деннис в лицо Бобби в Сан-Франциско в гримерке за секунду до того, как Бобби начинает душить его. Вмешивается Большой Уилли, фиксируя Бобби удушающим захватом.

Они движутся по Америке, вопящее бронетанковое соединение, оставляя по утрам за собой выжженные изнутри «холидей инны». Фрэнка и Джимми арестовывают в Канзасе за то, что они мочатся из окна на парочки внизу, направляющиеся на вечеринку. В Хьюстоне камера запечатлевает Денниса, дающего пощечину Шарлен — тогда он впервые ударил ее. Когда они добираются до Флориды, Деннис уже полный психотик, получающий тайные послания из серий «Зеленых просторов»[450] по ТВ, сквозь зубы цедящий в телефонную трубку бессвязные распоряжения, поглаживая пистолет. Ночью он врывается в номер Бобби и пытается застрелить его. Большой Уилли вовремя оказывается на месте и успевает отобрать пистолет. В отеле Питтсбурга Шарлен запирается в ванной и дико кричит, зажимая рот полотенцем. А по другую сторону стены Бобби ищет вену среди потеков крови на тонкой бледной руке. К их прибытию в Чикаго шприц уже пуст. В Детройте мотор глохнет навсегда.

Однако в последовавшей за этим безмятежности вонь горящего топлива идет на убыль. Однажды днем Деннис и Шарлен лежат, отходя от всего этого, на пляже Малибу — и вдруг он поднимается на локтях и обыденно предлагает пожениться. Ее изумленный взгляд сменяется ликующим воплем, который слышен от Ринкона до Ла-Джолла.

Пышная свадьба в Беверли-Хиллз, весь цвет мирового рока, большинство в белом. Ринго подхватывает букет. Мик целует невесту. Кейт Мун[451] шутит насчет применения ножа для разрезания свадебного торта, дабы добраться до бриллиантового кольца Шарлен. Даже Деннис смеется.

Неизбежный медовый месяц на Ривьере. Вяло проходящие дни в Сан-Тропе; огни фейерверков отражаются в бриллиантах секса.

Но почти сразу после возвращения в Лос-Анджелес тьма вновь стала сгущаться. Одна, Шарлен бродит по пустому египетскому мавзолею, куря «Eves» одну за одной, в трехсотый раз слушая «Sgt. Pepper», потом наигрывает мелодии на своем пианино, набрасывая песни для соло-альбома, который Деннис обещал записать. Но он редко появляется дома, да и приходит только затем, чтобы проспать двадцать часов подряд.

Перейти на страницу:

Все книги серии Альтернатива

Похожие книги

Антон Райзер
Антон Райзер

Карл Филипп Мориц (1756–1793) – один из ключевых авторов немецкого Просвещения, зачинатель психологии как точной науки. «Он словно младший брат мой,» – с любовью писал о нем Гёте, взгляды которого на природу творчества подверглись существенному влиянию со стороны его младшего современника. «Антон Райзер» (закончен в 1790 году) – первый психологический роман в европейской литературе, несомненно, принадлежит к ее золотому фонду. Вымышленный герой повествования по сути – лишь маска автора, с редкой проницательностью описавшего экзистенциальные муки собственного взросления и поиски своего места во враждебном и равнодушном мире.Изданием этой книги восполняется досадный пробел, существовавший в представлении русского читателя о классической немецкой литературе XVIII века.

Карл Филипп Мориц

Проза / Классическая проза / Классическая проза XVII-XVIII веков / Европейская старинная литература / Древние книги