Инжектором втиснутые сны

— Вот послушай, — сказал он, будто обращался к ребенку-дебилу. — Человек хочет с тобой встретиться. Тебе предоставляется потрясающая возможность. Он давно уже ни с кем не общался, очень давно.

Это было так. И мне стало любопытно.

— Не волнуйся, — он положил руку мне на плечо. — Ты ему нравишься. Он тебя все время слушает. Он хочет поговорить с тобой, вот и все. Просто поговорить.

Тревога моя еще не прошла, но любопытство все росло.

— Ладно, — наконец сказал я. — Только дай мне штаны натянуть. Или я, по-твоему, должен прямо в таком виде ехать?

Он фыркнул и вышел на балкон, выуживая сигарету; по его лицу тек пот. Закурив, он наблюдал за мной, пока я одевался.

Я ехал за его сверкающим черным «флитвудом» шестьдесят шестого года — с Сансет на автостраду Тихоокеанского побережья,[87] потом на север. Стояла жара, а у меня в кондиционере не хватало фреона.

К тому времени, как мы подъехали к Поинт-Дьюм,[88] моя красно-желтая футболка с группой «Clash»[89] была насквозь мокрой от пота.

Возле каньона Декер он неожиданно свернул влево на дорогу без обозначений, которая вилась в густой роще эвкалиптов. Небольшой подъем, выезд из-под деревьев — и вот он возник: на вершине утеса высился египтоидный мавзолей из стекла и бетона, до боли ярко полыхая под палящим солнцем.

Это было приземистое двухэтажное здание — пародия на архитектуру Восемнадцатой династии,[90] выполненная Фрэнком Ллойдом Райтом[91] в духе фильмов Сесиля де Мила[92] времен Жаклин Сюзанн.[93]

Стены были облицованы бетонными литыми панелями с иероглифами; окна листового стекла были закрыты поблекшими шторами. Парадный вход обрамляли стелы, посвященные Гору,[94] к ним вела огромная плита пандуса, словно ожидая, когда Чарлтон Хестон укажет с нее путь в Землю Обетованную. Еще более неприятную нотку внесло то, что подъехав ближе, я увидел на всех окнах решетки. Уже не стилизацию под древний Египет, а вычурные кованые прутья в духе Французского квартала,[95] установленные будто в приступе паранойи, вызванной мэнсоновскими убийцами и подстегнутой дезоксином.[96]

Следом за «кадиллаком» я въехал в электрифицированные ворота, отметив про себя поржавевшие щиты на столбах и ограду из тонкой проволоки, окружавшую территорию вокруг дома. Щиты извещали, что ограда находится под напряжением и владельцы не несут ответственности в случае, если вы погибнете в результате касания проволоки; что территория охраняется вооруженными собаками и злыми патрульными (хотя, возможно, порядок слов был несколько другой; я прочел это наспех). Все вокруг заросло тропическим кустарником и пальмами, так что стоянка в стиле «римского дворика» обнаруживалась, только когда ты уже заезжал на нее. Тяжелая форма лас-вегасского маразма, весь этот шик-блеск начала шестидесятых. Колонны, пластиковые декоративные статуи — как на ранних картинках «Плэйбоя». Так и представлялся замотанный в тогу бизнесмен, охотящийся позади этого двухэтажного гаража Рамзеса за заиньками с рассыпающимися белокурыми волосами и роскошными буферами.

Тип этот подъехал к входу в дом, сделанному в стиле луксорских святилищ,[97] и вышел из машины. Я остановился за его машиной и тоже начал вылезать, но тут он гаркнул:

— Нет! Сиди в машине!

Сначала я не понял. Потом краем глаза засек движение на лужайке. На меня неслись две немецкие овчарки, как будто я был дырявым мешком из «Грейви Трейн».[98]

Секундой позже они уже брызгали слюной на ползущее вверх стекло, а я отчаянно крутил ручку. Они упирались в окно лапами, царапали дверь, хрипло дышали, обнажая в оскале жуткие клыки — но не издавали никаких звуков. Ни лая, ни рычания не вырывалось из их глоток: они были немы. Лишь давили лапами на стекла, обдавая их каплями слюны, скреблись, тяжело хрипели, как та тварь из фильма «Чужой»; пасти были лишь в дюйме от моего лица, предвещая легкую смерть. Я пытался вставить ключ зажигания.

— Бадди! Чак! Ко мне! — позвал он псов.

Они оставили меня и подбежали к нему. Он рукой хлестнул Бадди по морде. Бадди обалдело мотнул головой, но не пикнул.

— Сидеть, сучонок! Сидеть!

Псы сели, тяжело дыша. Он сгреб обоих за ошейники и крикнул мне:

— Все, теперь порядок! Иди прямо в дом. В музыкальную комнату. Прямо и до конца.

Я опасливо выбрался из машины, меня трясло от уже второго за сегодняшний день выброса адреналина. Пока я шел к входу, он продолжал держать собак. Бадди напрягся и как будто заворчал — но из пасти не донеслось ни звука.

Я вошел в дом.

Это было хуже, чем когда-либо мог бы вообразить себе даже Либераче.[99]

Или, что почти то же самое: «Грэйсленд»,[100] заделанный под дзенский чайный домик. Было похоже, что хозяин нанял сотню мелких банд с тележками, как в магазинах самообслуживания, и дал им карт-бланш на доставку самого дешевого и тошнотворного китча со всех концов света. И для начала кто-то из них обчистил местный магазин «Пик-Н-Сейв».[101]