Инженеръ Мэнни

3. Глубже и глубже.

Поѣздка Нэтти вышла продолжительнѣе, чѣмъ предполагалась. Онъ уѣхалъ въ началѣ осени, а вернулся уже весной — черезъ годъ по земному счету. Ошибки и безпорядокъ, внесенные въ технику работъ за эпоху управленія хищниковъ, оказалось не такъ легко исправить, какъ думали сначала новые руководители. Хотя Нэтти за время путешествія присылалъ точные, сжатые доклады о томъ, что онъ нашелъ на мѣстахъ и что предпринялъ, но ему пришлось дать еще подробный словесный отчетъ, который занялъ у нихъ съ Мэнни не одинъ день. Эти долгія бесѣды часто отклонялись отъ чисто дѣловыхъ вопросовъ, превращались въ обмѣнъ мыслями, оцѣнками, отдаленными планами. Разлука словно сблизила отца съ сыномъ, ослабивъ ихъ взаимную сдержанность; такъ нерѣдко бываетъ между натурами, обладающими дѣйствительнымъ внутреннимъ родствомъ.

Въ концѣ своей поѣздки Нэтти присутствовалъ, какъ представитель Управленія работъ, на торжественномъ открытіи только что оконченнаго канала Амброзія. Впечатлѣнія были еще ярки въ памяти молодого инженера, когда онъ разсказывалъ объ этомъ Мэнни.

— Мнѣ хотѣлось бы быть поэтомъ, чтобы передать вамъ все, что я пережилъ въ тотъ день. Я стоялъ, вмѣстѣ съ другими инженерами, на высотѣ дуги моста, перекинутаго черезъ каналъ надъ его шлюзами. По одну сторону уходило въ безконечность стальное зеркало Южнаго Океана, по другую — темнѣло внизу, направляясь черезъ равнину къ горизонту, сначала широкой, потомъ все болѣе узкой полосой, уже готовое русло еще не рожденной гигантской рѣки. Сотни тысячъ народа, въ праздничныхъ нарядахъ и съ возбужденными лицами, волнами разливались по набережнымъ; а дальше въ обѣ стороны раскидывались красивыя зданія и сады города, котораго не было пятнадцать лѣтъ тому назадъ; и еще дальше — лѣсъ кораблей въ двухъ внутреннихъ бассейнахъ, куда они скрылись отъ опасности погибнуть въ первомъ порывѣ водъ по новому пути. Съ золотыми лучами солнца среди прозрачнаго воздуха переплелись радость и ожиданіе, все окутывая и все соединяя невидимой эфирно-нѣжной тканью. На одно мгновенье эта ткань какъ-будто разорвалась: отрядъ войскъ сѣрой лентой, съ холоднымъ блескомъ и рѣзкимъ звяканьемъ оружія, раздѣлилъ пеструю толпу; кровавыя и черныя воспоминанія нахлынули массой, угрожая затопить красоту минуты. Но сѣрая змѣя была на этотъ разъ безопасна, тяжелые призраки прошлаго расплылись туманомъ и исчезли передъ сіяющей дѣйствительностью…

— Раздался сигнальный выстрѣлъ, и моя рука прижала рычагъ электрическаго механизма шлюзовъ. Мнѣ показалось, что все замерло въ неподвижности… но это была, конечно, иллюзія. На спокойной поверхности моря вдругъ образовалась долина, которая рѣзко углублялась къ мосту. Всѣ прежніе звуки сразу потонули въ гулѣ и шумѣ оглушающаго водопада. Затѣмъ шумъ понизился настолько, что среди него всплыли восторженные клики тысячъ людей. Мутная масса воды, клубясь и пѣнясь, со страшной быстротой неслась къ сѣверу по руслу канала. — Великое событіе совершилось: начало новому расцвѣту жизни было положено. Какое торжество объединенныхъ человѣческихъ усилій, всепобѣждающаго труда!

— Странно! — задумчиво замѣтилъ Мэнни. — Какъ своеобразно все переводится въ вашей головѣ… Тамъ, гдѣ, мнѣ кажется, сама очевидность говоритъ о торжествѣ идеи, вы видите торжество труда.

— Но это одно и то же, — сказалъ Нэтти.

— Не понимаю, — все съ той же задумчивостью, какъ-будто размышляя вслухъ, продолжалъ Мэнни. — Я думаю, что знаю, что такое идея, и что такое — усиліе, трудъ. Я уже не говорю о томъ объединенномъ трудѣ человѣческой массы, который для васъ какимъ-то образомъ заслоняетъ все, а для меня — просто механическая сила, съ удобствомъ и съ пользой замѣняемая работою машинъ. Но даже интеллектуальный трудъ сознательной личности… Я всегда служилъ идеѣ и всегда господствовалъ надъ своимъ усиліемъ. Оно — лишь средство, она — высшая цѣль. Идея больше, чѣмъ сами люди и все, что имъ принадлежитъ; она не зависитъ отъ нихъ, они подчиняются ей. Для меня это несомнѣнно, какъ то, что я въ полной мѣрѣ испыталъ. Нѣсколько разъ въ моей жизни мнѣ случалось овладѣть идеей, раскрыть истину — цѣною напряженной и долгой работы, мучительной борьбы съ тайною… И когда наступалъ этотъ моментъ, все пережитое сразу исчезало передъ сіяющимъ величіемъ найденнаго; и даже самъ я какъ будто переставалъ существовать. За покрываломъ, сорваннымъ моей мыслью и волей, выступало то великое, необходимое, чего не въ силахъ было бы измѣнить все человѣчество, хотя бы оно объединило для того всю свою энергію: развѣ оно можетъ сдѣлать такъ, чтобы эта идея перестала быть истиной? И если оно не захочетъ признать ее, если откажется слѣдовать ей, она ли пострадаетъ отъ того? Пусть даже исчезнетъ человѣчество — истина останется тѣмъ, что она есть. Нѣтъ, не надо унижать идею! Нужны усилія, чтобы отыскать путь къ ней, нуженъ часто грубый трудъ, чтобы осуществить ея велѣніе. Но эти средства безконечно далеки отъ ея высшей природы.